Алхимик

Кузнецов Владимир Анатольевич

Спичка очень устал. Ему не хочется никуда идти, ничего делать. Нахлынувшие в первые минуты обида и горечь давно ушли куда-то на дно, их вытеснила странная пустота, холодная и в то же время, умиротворяющая. Все, что осталось в этой пустоте — это строчки письма, оставленного Эдом. Спичка запомнил их до последней буквы. Теперь ему кажется, что ради этого письма Эдди и заставлял его учиться читать.

Спичка!

Так случилось, что до Рувда ты доедешь один. Нам с Алиной придется уйти. Ямного не успел тебе сказать и не успею и сейчас, но одно скажу: я не обманывал того надзирателя. Я действительно считаю тебя своим сыном. Мне очень жаль, что я не успел сказать это, глядя тебе в глаза.

Мы Алиной — чужаки в этом мире и теперь должны покинуть его.

Но я не хочу, чтобы ты снова остался совсем один. Возьми этот саквояж. В нем — деньги. Много денег, и все они — твои. Но прежде чем ты начнешь их тратить, я прошу послушать моего совета. В саквояже — три письма. Первое — в Банк Барнинга, второе — в Колледж Уэсли и третье — для Городской стражи, на случай неприятностей.

Как только прибудешь в Рувд, отправляйся в банк. Там отдашь клерку это письмо и все деньги в черных мешочках и бумажные ассигнации. Себе оставь серый кошелек — на первое время этих денег будет достаточно. В банке по моей рекомендации тебе откроют счет. С этого счета они будут платить Колледжу Уэсли за твое обучение. Да, Спичка, я очень хочу, чтобы ты выучился. Это не займет много времени, зато даст тебе крышу над головой и избавит от опасности попадания в работный дом. Потому, когда банкир примет деньги и заключит с тобой договор, ты должен забрать от него письмо для ректора колледжа.

В колледже Уесли отдай мое письмо и письмо банкира ректору. Ты будешь жить и учится в этом колледже, а бак будет платить за твое обучение. Когда тебе исполнится восемнадцать, ты можешь окончить учебу. С этого дня все деньги будут в твоем полном распоряжении. Их достаточно чтобы прожить скромную, спокойную жизнь или провести пару лет в кутеже и удовольствиях. Как ты ими распорядишься — дело твое. Я не буду давать тебе советов и наставлений. Но до восемнадцатилетия прошу тебя сделать, как я сказал. Иначе, тебя легко могут обокрасть или иначе лишить средств.

Третье письмо носи с собой, на случай неприятностей со Стражей. В нем написано, что ты мой сын, и я отправил тебя учится в Рувд. Это защитит тебя от произвола и грабежа, но не спасет от суда за преступления. Помни об этом.

Я прошу, не считай, что я предал тебя. Если бы я мог, я бы забрал тебя с собой, но дело в том, что и сам я до конца не верю, что выбранный мною путь — правильный. Я боюсь ступить на него, но еще больше боюсь остаться. Здесь меня ждут лишь муки и безумие, которые неизбежно коснулись бы и тебя, останься ты со мной. Вспоминай меня иногда, Спичка, и если сможешь — вспоминай хорошее.

Остаюсь всегда любящим тебя, Твой приемный отец, Эдди Сол.

Ниже была приписка, сделанная другой рукой, женской.

P.S. В саквояже — небольшой мешочек на веревочке. В нем два камня. Когда не будешь знать, как поступить, задай себе вопрос, на который можно ответить только «да» или «нет» и достань камешки. Если оба камня белые — ответ «да». Если черные — ответ «нет». Если камни разного цвета — ты задал неправильный вопрос. Не потеряй их и никому о них не рассказывай. Надеюсь, они помогут тебе больше, чем помогли мне.

Эйлин Чайльд

Маленький кожаный мешочек висит у Спички на шее. Он кажется странно легким, почти невесомым. Спичка старается не думать о том, что видел в том купе. Наверное, он даже не помнит этого. Помнит разбитое стекло и кровь в коридоре. Помнит подозрительный, жадный взгляд кондуктора, в котором, впрочем, в равной степени угадывается суеверный страх. Помнит, как черные мундиры придирчиво оглядывают его, но отпускают — без обыска и вопросов. Помнит лужицу крови на полу и порванную занавеску, словно кто-то оторвал полосу для перевязки. Помнит два пистоля.

Два пистоля аккуратно лежащие на столе. Со взведенными курками.

Рувд, шумный портовый город, поглощает странного хромого ребенка. Он растворяется в бесконечном движении, всего несколько мгновений выделяясь в нем — живой, настоящий. Когда он исчезает, толпа вновь становится серой и безликой и глаз уже не в силах выделить в ней отдельную фигуру, личность. Все они

существуют лишь в комплексе, каждый, как винтик в часовом механизме созданный для единственного, бесконечно повторяющегося движения. В сером утреннем солнце они кажутся особенно контрастными и от того, еще более неестественными.

Наступает новое утро. Новое утро после конца мира.

Олднонские истории

Аркана Омега

— Очень увлекательная игра. И очень простая, — Гирен Леклидж, указывает на карту, висящую на стене. — Один из нас находит название, а другой пытается его отгадать. Прекрасное упражнение для аналитического ума.

Другие пассажиры кают-компании яхты «Лилия» смотрят на него с некоторым недоверием. Только Нейдж Рей выглядит заинтересованной.

— При чём здесь ум, позвольте узнать? — интересуется сидящий в глубоком кресле мужчина. Он курит сигару с золотым кольцом и носит на пышном галстуке брошь с крупным изумрудом. Известная личность — и большая тайна для многих, не только в кают-компании, но и во всей Империи. Уже полтора года как он занимает пост Хранителя Тайной Печати в Кабинете Его Величества, и никто не может сказать, кто он и откуда родом. Подписывается и представляется Хранитель монограммой «Д», а лицо скрывает литой серебряной полумаской, которую, по слухам, не снимает даже во сне.

— Объяснять — занятие для монаха в приходской школе, — делает небрежный жест Леклидж. — Не желаете разрешить наш спор практически?

Присутствующие с интересом ожидают продолжения. Оно не заставляет себя ждать: двери кают-компании раскрываются, впуская Уолзи Лэбба, архиепископа Альбони в сопровождении двух гвардейцев.

— Неслыханно! — обрывая попытки приветствовать его, произносит Лэбб. — Я требую ответа!

— Какого, Ваша Святость? — лениво интересуется Д, выпуская несколько дымных колец.

Архиепископ клокочет от гнева. Сейчас на нём повседневное облачение — длиннополый белоснежный камзол с золотым шитьём и рубинами, бриджи и шелковые чулки с завязками сплетёнными из золотой нити. Раскрасневшееся лицо священнослужителя особенно выделяется на этом фоне.

— Кто-то из присутствующих проник ко мне в каюту и украл… принадлежащую мне вещь! — он слегка запинается на средине этой гневной тирады. Леди Рей берёт со стола хрустальный фужер с вином и делает небольшой глоток. Лицо её непроницаемо — это означает, что подобное обвинение для неё крайне оскорбительно. Королевский врач, иностранец Бюлментрост, задумчиво играет желваками на скулах. Лорд Бэллкем, виконт Гайрел, вскинув подбородок, делает вид, что поглощен изучением ближайшей картины. Невозмутимыми остаются только Леклидж и Д.

— А почему, собственно, кто-то из присутствующих? — интересуется Гирен, единственный из всех, кто не носит громкий титул и не занимает важный государственный пост. — Не правильнее ли предположить, что это был кто-то из матросов? Вещь, я полагаю, ценная?

— Вам не нужно ничего «полагать», — с неприязнью отвечает Лэбб. — Мои гвардейцы уже обыскали матросов, их сундуки, трюмы. Со всем тщанием они осмотрели яхту, от носа до кормы.

— Чёрные мундиры привыкли к обыскам, — согласно кивает Д. — И весьма поднаторели в них. Запрещённая литература, подмётные письма, недозволенные предметы… Если кто и знает, как надо искать, то это Епископальная Гвардия, не так ли, Ваша Святость?

— Истинно так, — архиепископ оставляет иронию Д без ответа. — Они разделили все палубы и переборки на квадраты, тщательно пронумеровав их и обыскав один за другим. Потайные ящики, ниши, подпольные тайники — ничто не скрылось от их внимания.

— Большой труд, — подаёт голос виконт Гайрел. — Требует времени.

— Я обнаружил пропажу вчера утром, — с некоторым трудом признаёт Лэбб. — Но не стал преждевременно поднимать шум. Предпочёл проверить всё самостоятельно.

— Я полагаю, наши каюты вы уже осмотрели, — улыбнулся Леклидж. Эти слова похожи на стилет, завернутый в шёлковый платок. И Рей, и Бэллкем — древние фамилии и посягательств на свою честь просто так не спустят.