Али-Баба и сорок разбойниц
Шрифт:
– Хватит театр устраивать, – морщилась дочь, видя, как бледная Вера втаскивает в дом сетку с картошкой.
Однажды Вера не выдержала, заплакала от обиды и безнадежности, но Ирочка даже не дрогнула.
– Каждый получает то, что он заслужил, – отрезала дочь, – сама виновата, теперь хоть обрыдайся!
Единственной радостью для Веры были свидания с Семеном. Только не подумайте, что у них каким-то образом опять возник роман. Нет, Верочка вечером приходила в парк и садилась на скамейку. Она знала, что в восемь вечера ее любимый пойдет гулять с собакой, и с замиранием сердца ждала, когда на дорожке появится знакомая фигура.
– Мамуля! Гляди, она его ловит! Мулечка! Теперь ты швырни, ну пожалуйста!
Вера чуть не зарыдала, глядя на подростка. Ира никогда не называла ее мамусей или мулечкой. Дочь говорила сурово: «Мать» или «Эй, ты».
Собственная жизнь Вере казалась беспросветной, но не зря говорят: не ругай сегодня, завтра поймешь, как тебе было хорошо. Неожиданно встал вопрос об операции, и Вера оказалась в больнице. Ира проявила себя с «лучшей» стороны. Когда мать, собрав сумку, направилась к двери, дочурка заявила:
– Лучше бы тебе умереть, имей в виду, я не собираюсь твои ночные горшки таскать!
Вера молча пошла вниз по лестнице, на душе было темно.
До операции она провела в клинике три недели, Ира не пришла к ней ни разу. Накануне оперативного вмешательства Вера позвонила домой и попросила дочь:
– Зайди ко мне.
– Зачем? – заявила девица. – И у меня денег нет тебе на деликатесы, ты мне сколько оставила? Две копейки? Чего ты тогда хочешь?
– Поговорить надо, – настаивала Вера.
Ира явилась в палату и с надутым видом плюхнулась на кровать.
– Что тебе?
Верочка покосилась на спящих соседок и шепотом сказала:
– Операция дело серьезное, я могу умереть.
– Испугала, – фыркнула Ира, – давай без цирковых представлений, говори конкретно, какого черта меня от занятий оторвала? Между прочим, я на золотую медаль иду! Мне в институт поступать самой придется. Конечно, за всех взятки заплатят, только мне одной не повезло!
– Ирочка, послушай меня, – заторопилась Вера, – твой отец…
Она выложила дочери правду про Семена, сказала его адрес и завершила рассказ словами:
– Если я умру, иди к отцу, надеюсь, он тебе поможет, но сделай это только после моей смерти. Коли выживу, забудь об услышанном!
Ира хмыкнула и убежала. Операция прошла благополучно, вот только процесс реабилитации затянулся. Вера вернулась домой лишь летом. Открыла квартиру и покачала головой. Похоже, Ира ни разу не убрала комнату. Повсюду толстым слоем лежала пыль, раковина в кухне покрыта ржавчиной, окна не мыты… Но через некоторое время до Веры дошло: Ира тут просто не живет. Ни записки, ни письма сбежавшая дочь ей не оставила. В страшной тревоге Вера кое-как добралась до школы и увидела Иру. Дочь выглядела великолепно. На ней было новое пальто, красивые кожаные сапожки, на плече болталась дорогая сумочка, а в ушах висели золотые сережки.
– Ирочка, – дрогнувшим голосом позвала Вера, она не видела девочку почти восемь месяцев.
Ира была у матери в больнице всего один раз до операции и больше не появлялась. Конечно, Вера пыталась звонить домой, но после
– Чего приперлась? Я же говорила, что ухаживать за тобой не стану. Ты мне какое детство устроила? Что у меня было? Обноски?
– Ты где живешь? – лепетала Вера.
– У отца!
– Где?! – испугалась мать.
И тут Ирина вывалила на нее кучу сведений. Вера только трясла головой. Значит, дочь объявила ее умершей.
– Не смей приближаться ко мне, – шипела Ира, – я теперь богатая и счастливая… Видишь, какая на мне одежда? Очень дорогая, и денежки в кошельке водятся. Не вздумай прийти к отцу!
Вера пробормотала:
– Но у Семена своя дочь есть! Как же его жена тебя приняла!
– Папа меня обожает, – отрезала Ира, – ясно? Обожает! Я его единственная надежда. Катя – дура, ее в «Голубое солнце» завтра отправят.
– Куда? – не поняла Вера.
– В «Голубое солнце», – повторила Ира, – не о чем нам тут болтать! Вали отсюда. Да имей в виду, посмеешь мое счастье разрушить, мало тебе не покажется!
Вера молча смотрела вслед удаляющейся Ире. Не дай бог вам когда-нибудь испытать те чувства, что бушевали у нее в душе.
Я не нашелся что сказать в утешение бедняжке, помолчал некоторое время, а потом спросил:
– Где же Ира взяла свидетельство о вашей смерти?
Вера пожала плечами:
– Думаю, ей Олеся сфабриковала.
– Это кто?
– Соседка наша, из пятнадцатой квартиры, она в загсе работает, секретаршей. Она Ире бланк и достала.
– Но его же надо заполнить, поставить подпись, печать…
Вера хмуро улыбнулась:
– У Иры талант один есть, она может менять свой почерк или скопировать чужой, да так виртуозно, что человек только диву дается. Вроде не писал такого никогда, а текст перед глазами! А печать… Так она у Олеси в столе лежит. Точно Олеся все сделала, теперь она иногда сталкивается со мной во дворе, глаза в пол упрет и бормочет: «Здрассти, тетя Вера, доброго здоровьичка вам!» Стыдно ей, что меня живую в мертвую превратила!
– Ира к вам не приходит?
– Нет.
– И не звонит?
– Нет, – тихо ответила Вера, – да и не надо. Пусть у нее все сложится хорошо. Дай бог ей мужа богатого, жизнь в достатке, счастливую. А я докукую как-нибудь. Да и нормально я живу. Мне бы только работу на дому найти, и тогда вообще все будет прекрасно.
Я сел в машину и стукнул ладонью по рулю. Нет, какая дрянь эта девчонка! Ладно, предположим, ей до одури хотелось обеспеченной жизни, шмоток, драгоценностей, вот она и «похоронила» маму. Но ведь потом, получив все, чего добивалась, могла бы прислать Вере продуктов! Ну откуда берутся подобные чудовища? Наука педагогика страшно заблуждается, полагая, что человека можно воспитать. Нет уж, что росло, то и выросло! Генетика – страшная вещь! Пестуешь дитятко, водишь его на занятия английским, в бассейн, нанимаешь репетиторов, прививаешь ему манеры, и в результате сыночек начинает глушить водку бутылками. Промучившись пару лет, без конца задавая себе вопрос: ну в кого он такой уродился, вы вдруг сообразите, что у вашего отца был двоюродный брат алкоголик, асоциальная личность и самый отвратительный маргинал. Непостижимым образом вашему сыну передался его набор генов.