Али Бабаев и сорок покойников
Шрифт:
Уловив нотку раздражения в его голосе, табиб Калитин вытащил из саквояжа пузырек с валокордином.
– Накапать успокоительного, Али Саргонович?
– Нет, – отмахнулся Бабаев, поворачиваясь к Пожарскому. – А ты что скажешь, Сергей Альбертович? Как нам этого Мамая взять?
Пожарский глубокомысленно наморщил лоб.
– С точки зрения науки ситуация понятна: идет конкурентная борьба, и на важные посты пробиваются самые невменя… то есть я хотел сказать, самые невнушаемые. Чиновник обязан быть индифферентным к внешнему воздействию. Вот представьте: явится к нему вдова из коммуналки, без одной ноги, но с пятью детьми, и квартиру попросит или другую какую помощь, а он расчувствуется и даст… Это не годится! Чиновник должен понимать, что на всех одноногих вдов и их детей квартир не напасешься! Он должен… должен… – Пожарский пошевелил пальцами, – должен быть таков, как наш Мамаев. И скажу вам честно, шеф: я не знаю, как с ним совладать.
– Ладно, – молвил Бабаев. – Сам к нему загляну.
Он вышел в коридор. Вслед полетел вопль табиба: «Успокоительное, Али Саргонович, успокоительное!..» Но Бабаев только передернул плечами.
Спустившись вниз на два этажа, он остановился перед дубовой дверью с табличкой «Управделами» и хмуро ее оглядел. Мощная дверь! подумалось Бабаеву. А еще вспомнились знакомство с Папой Жо и его слова: «Я двери всегда ногой отворяю. И знал бы ты, в какие кабинеты!». Что он ответил Вовану? Ногой откроешь, вперед ногами вынесут…
– Ну, меня не просто вынести, – буркнул Али Саргонович и пнул дверь башмаком. Вошел, огляделся, увидел осанистого мужчину за необъятным столом, пересек комнату и опустился в кресло.
– Бабаев Али Саргонович, депутат от Талды-кейнарского округа. Дело у меня, дадаш [47] .
– Слушаю вас. – Мамаев чуть склонил голову. Рожа у него была каменная, глаза оловянные. Никакой реакции на то, что дверь к нему открыли ногами, подметил Али Саргонович. Может, он к этому привык?…
47
Дадаш – брат (персидск.).
– Другой хане мне нужен, – произнес Бабаев. – То есть новое помещение. Депутат я или не депутат? Сижу, понимаешь, как страус в голубятне – ни шею вытянуть, ни хвост распустить! Всего-то поместилось – стол, сейф да шкура медвежья… – Он наклонился к коменданту и молвил доверительным шепотом: – Хочешь, шкуру подарю? В знак уважения?
– Подарков не принимаем, – сказал управделами, не дрогнув лицом.
– Хорошая шкура, большая, – словно не слыша, уточнил Али Саргонович. – У тебя, дадаш, от стены до окна ляжет. Не какой-то там бурый мишка, а белый, прямо с Индигирки… Мех по колено, зубы – во! – Он отмерил руками сантиметров тридцать. – И когти… не когти, а кинжалы!
– Без надобности, – сказал комендант и, положив ладони на стол, добавил: – Когти у меня свои есть.
Бабаев усмехнулся.
– Шутишь, да? Веселишься? Не люблю таких шуток, а потому расскажу, откуда эта шкура. Медведя я сам добыл, во время избирательной кампании. Один на один мы с ним схватились. Уж он меня драл и ломал, ревел и клыками лязгал, однако перешиб я ему хребет. Вот этими самыми руками.
Али Саргонович изобразил, как крушит медведю позвоночник, но комендант не впечатлился; как сидел истуканом, так и продолжал сидеть. Только заметил:
– Бывает. Бывает, что и рак свистит, а козел родит.
Этого не запугать, решил Бабаев и сменил тактику: придвинулся ближе и негромко произнес:
– Ты, кунак, Мамаев, я Бабаев. Неужели не придем к консенсусу?
– Я не кунак, а комендант, – сообщил управделами. – И я не понимаю, на что вы намекаете.
– Не намекаю, прямо говорю: кабинет мне нужен другой, побольше. Что можешь предложить?
– Ничего. Нет свободных помещений.
– Как нет? Хане Расстегаева не занято!
– Не занято, – подтвердил комендант. – Не занято, но находится в резерве руководства. Прикажут – отдам, не прикажут…
– Кто должен приказать? – перебил его Бабаев.
– Как кто? Бурмистров Геннадий Михайлович. Он тут главный. Имя спикера управделами произнес с великим почтением, даже глаза прикрыл. – Еще Бобрик Кузьма Егорыч… Но он в верхней палате начальствует, а в нижней, где вы состоите, только Геннадий Михайлович решает, что кому положено. Каждому – по делам его. Вот вы, к примеру… – Каменная щель комендантского рта изогнулась, и Бабаев понял, что собеседник ехидно улыбается: – Вы медведя задавили, а какая в том заслуга? Медведь животное безвредное… Вот был бы не медведь, а чеченский террорист… особо из полевых командиров… другой вопрос! Это была бы заслуга! Сразу бы и решилось с кабинетиком.
– Где же я тебе террориста-чечена найду? – спросил огорошенный Али Саргонович.
– А вы поищите, поищите, – посоветовал Мамаев. – Их много по Москве бегает.
На том их встреча и закончилась. Выйдя из логова управделами, Бабаев подумал, что на Гутытку надежды нет, а надо вдарить из тяжелой артиллерии. Только где ее возьмешь? Подключать ФСБ ему не хотелось мелкий был вопрос, из тех, с какими он сам обязан справиться. Да и не имело ФСБ особого влияния в Думе; может, удалось бы шефу Бабаева, сыграв на патриотизме депутатов, припугнуть Украину либо Грузию, но с кабинетом вряд ли что-то вышло бы. В России проблема жилплощади была кровавой, как мировая война.
Бабаев спустился в думский коридор к Сократу, постоял у его гипсовых колен и решил, что придется идти к Папе Жо. Не так чтоб на поклон, однако же за помощью… Хоть и звонарь, а все-таки партийный лидер, человек влиятельный! Придется посидеть с ним в «Лепрозории», куда Мутантик зазывал, выпить, послушать его бахвальство и поймать на слове в удобный момент. Наверняка он знает, как подкатиться к коменданту… Такой прохиндей, да чтоб не знал!
Али Саргонович подмигнул Сократу и молвил на арабском:
– Финики с кривой пальмы так же хороши, как и с кривой.
Собрались, как обычно, на даче Полуды в Пущино. Дачей это называлось по прежней советской памяти – больше подошли бы полузабытые с царских времен термины «поместье» и «усадьба». Место было удобным для секретных совещаний: дом – точнее, замок, – располагался в центре лесного массива, тщательно охраняемого и недоступного для посторонних. Кроме всяческих мелких удобств вроде турецких бань и крытого бассейна, в замке имелось оборудование для дальней связи, так что в дискуссию мог включиться Пережогин. Он пребывал сейчас на яхте у испанских берегов, а остальные партнеры сидели в шезлонгах у бассейна, где была установлена огромная, четыре метра в поперечнике, видеопанель. За стеклянными стенами помещения виднелся зеленый, чуть тронутый золотом осени лес, а на панели сияла голубая морская даль. В Подмосковье время близилось к вечеру, в Средиземном море была середина дня, и Пережогин только-только отобедал.