Али Бабаев и сорок покойников
Шрифт:
На лице президентского советника застыло выражение ужаса. Казалось, он спускается сейчас по семи кругам дантова ада, на самое дно преисподней, где поджидают корыстолюбцев и мошенников котлы с кипящей смолой, раскаленные сковородки и дьяволы с острыми вилами. Его челюсть отвисла, щеки побледнели, и на подбородок скатилась струйка слюны.
Встревоженный Бабаев поднялся.
– Что ты с ним сделал, джадид?
– Отправил в гималайские пещеры, к лемурам и атлантам. Они ему сейчас третий глаз открывают, – ухмыльнулся Гутытку. – Да ты не тревожься, Бабай, он оклемается! Мало-мало подремлет, потолкует с лемурами… ну, может еще кишечник опорожнит со страха… Только и всего!
– Уже, – сказал Али Саргонович, втянув носом воздух. – Оставим этого хакзада, Гут.
С каменными лицами они прошли мимо молитвенного колеса, мимо статуэток Будд и жутких демонов и мимо дамы с сотней косичек. Бабаев вежливо с ней распрощался и, очутившись на улице, бросил взгляд на окна собственного офиса. Там было уже темно. Достав мобильник, он вызвал дежурного «стрелка», убедился, что тот сидит в кордегардии, и полез в машину. Гутытку занял место водителя. Некоторое время они в молчании петляли по московским улицам, потом джадид завел любимую: «На оленях мы помчимся… ай, помчимся утром ранним!» – но взглянул на Али Саргоновича и осекся.
Бабаев же раздумывал о Гуте и о том, что сказали ему в Талды-Кейнарске. Еда готовить, за дом следить, ружье чистить, – говорил Гыргольтагин, а Тутун Лазаревич добавлял: – Машина водить, а если полезет в юрта злодей, дать по башке топориком… Еще, как обещал Каквыргин, может потрудиться переводчиком и комплимент сказать английской королеве… Все это Гут знал и умел, но получалось, что и другое ему ведомо, некое тайное искусство, непонятное Бабаеву. Непростым человеком был Гутытку Лившиц! Ох, непростым!
Когда «шкода» добралась до Третьего Самотечного, Али Саргонович нарушил молчание.
– Где ты этому научился, джадид? Шаманству или как там у вас зовется?
– Так и зовется, – промолвил Гутытку. – А учился я у деда Мойше, у кого же еще… Вот это был шаман! Чего он только не умел! А лучше всего – глаза отводить, когда начальство из Якутска наезжало. Они у деда с одной стопки хмелели и отправлялись к этим… к гуриям… Но мог и туда послать, где нынче соседушка наш пребывает. Боялись его!
– Выходит, колдовство у тебя – семейный дар, – с уважением заметил Бабаев.
– Ненаучный термин, – возразил Гутытку. – Правильнее сказать, суггестия, то есть внушение или гипноз. Полезная штука! Вот помается соседушка в пещерах – глядишь, сбежит с Лесной… А не сбежит, приглашу к нему духа Санги Мапу. Тот ему насверлит дырок в ауре!
Машина свернула в Грохольский переулок.
– Помню, ты еще в Якутске учился и в Хабаровске, – сказал Бабаев. – Выкладывай, чему. Что еще умеешь?
– В Якутске я ветеринарный техникум закончил. Олешек могу лечить, собачек…
– А в Хабаровске?
– Университет.
– Специальность какая?
Хоть было в машине темновато, Али Саргонович заметил, что щеки джадида заалели и вспыхнули. После долгой паузы он шепнул:
– Смеяться будешь, Бабай…
– Не буду, Ниной клянусь!
– Дед Мойше говорил, это еврейская кровь бунтует… еврею все бы учиться да учиться… жаден еврей до науки… – пробормотал Гутытку и, решившись, признался: – Магистр я, Бабай. Магистр английской филологии!
– И что же здесь смешного? – удивился Али Саргонович.
– Не знаю. Только смеются все! Поглядят на меня, подумают зачем талды-кейнару английская филология? – и смеются! В самом деле, зачем?
«Шкода» затормозила у подъезда огромного здания. Али Саргонович вылез из машины, вдохнул теплый летний воздух и произнес:
– Как – зачем? Вот прорубим из Талды-Кейнарска окно в Европу, станем в Лондоне торговать рогами да шкурами, прославимся, разбогатеем, и пригласит нас к себе королева. Кто ей ручку поцелует? Кто скажет комплимент?
Помимо денег, у Пережогина имелись две страсти – яхты и футбол. То был след нищего сиротского детства, которое прошло частью в приюте, частью у дальних родичей, не слишком его любивших и баловавших. К футболу Пережогин прикипел еще с тех пор, когда гонял на пустыре консервную банку с детдомовскими пацанами. О яхтах же в детские годы было ему твердо известно, что эти игрушки есть лишь у миллионеров, и что миллионер без яхты все равно что пролетарий без штанов. Став взрослым и очень богатым, он понял разницу между миллионером и миллиардером, которая измерялась не только деньгами и властью, но также яхтами, замками, скаковыми лошадьми, футбольными клубами и женщинами. Впрочем, к замкам, лошадям и женщинам он был равнодушен.
Он приобрел три футбольных клуба, английский, аргентинский и испанский, а количество яхт разного класса и назначения перевалило за дюжину. Пережогин строил свои корабли на норвежских верфях, откупал у арабских шейхов, у банкиров из Сингапура и Токио; он был богаче большинства из них. Это казалось ему справедливым: он – российский миллиардер, а разве сравнишь огромную и изобильную Россию с Аравией или Японией!
Яхты вселяли в него чувство превосходства и дарили уединение. Конечно, относительное: хотя сейчас он пребывал на корабле где-то между Испанией и Мальтой, вокруг него суетились десятки людей от капитана до юнг и стюардов. Но их можно было не замечать, а глядеть на бескрайнюю морскую синеву, слушать, как за бортом шумит вода, пить апельсиновый сок и обдумывать тайные планы. Экипаж на океанской яхте «Золотая лань» был отлично вышколен и, зная о привычках босса, моряки на ют не совались.
Пережогин, сидевший в шезлонге у бассейна, выглядел сонным, расслабленным и ленивым как перекормленный гусак. Обманчивая иллюзия! Размышляя на стратегические темы, он скорее походил на кракена, затаившегося в мнимой неподвижности, чтобы подстеречь добычу. Добыча была соблазнительной – сахалинская нефть, а в перспективе – танкерный флот, трубы в Китай и Японию, но за нее предстояло схватиться не с безобидным китом и даже не с акулой, а с кашалотом. С очень, очень крупным хищником!
РНК, «Российская нефтяная компания», владельцем которой был Пережогин, являлась крупнейшим экспортером черного золота в Европу. Успешный бизнес, суливший как финансовые, так и политические выгоды, нуждался в защите и стабильности, к чему имелись два пути: во-первых, проводить экспансию и постоянно расширяться, а во-вторых, давить соперников. То и другое – взаимосвязанные процессы, ибо захват новых нефтяных полей не обходился без конфликтов, а их разрешение в пользу РНК вело к победе над бросившими вызов конкурентами. За это, конечно, приходилось платить, но Пережогин не скупился, подкармливал и депутатов, и чиновников, и президентскую администрацию, и самого президента. Правда, не нынешнего, а прежнего; нынешний вел себя так, словно рассчитывал переизбраться без финансовой поддержки, за счет народного энтузиазма. Но позиции Пережогина были и сейчас крепки, так что в борьбе за Сахалин он мог потягаться с любым кашалотом.