Али Бабаев и сорок покойников
Шрифт:
– Когда прикажете приступать? – спросила Вересова. На лице ее было написано, что приступать она готова сей момент.
– Завтра, – сказал Бабаев. – Завтра или послезавтра. Есть у меня одна проблема… Как решу, так и приступишь.
Отправив лейтенанта восвояси, он встал, вышел в приемную (бывший обеденный зал, где размещалась Земфира) и осмотрел свои владения. В одной из двух подсобок сидели Пожарский с Маркеловым, погруженные в бездну законотворчества, другую занимал Калитин и там же находился багдадский сундук. В кладовой (то есть в кордегардии) дежурила охрана, но уже не из «Георгия Победоносца», а из ЧОП «Латышские стрелки». С «победоносцами» Бабаев рассорился – контракты трех его ярмандов он выкупил по атомной цене, а на замену им прислали все тех же хмельных сопляков-огулов. «Стрелки» серьезнее работали с кадрами, набирали в штат непьющих татар, а еще евреев и немцев из Прибалтики, которые, собственно, и считались латышами. Пока Бабаев был ими доволен.
Остановившись у снимка под стеклом – того, где он мчался в атаку с верблюжьей кавалерией, – Али Саргонович грустно вздохнул. В этих скудных метражах девать новую сотрудницу было решительно некуда. Разве только в багдадский сундук.
– Меред кунем! – выругался он и добавил кое-что на арабском, про помет шелудивого ишака и верблюжий плевок. Это относилось к соседям, а точнее, к калантару [41] их шаманской банды, Петрову, Сидорову или Иванову – Али Саргонович даже не желал вспоминать его презренную фамилию. Лично Бабаев с ним не общался, вел переговоры через чиновников московского КУГИ, и оказались они безрезультатными – все равно, что песок таскать в пустыню. Этот мошенник был хитрее цыгана-конокрада и увертливее змеи! Выбить его с позиций в бывшей аптеке никак не удавалось, сидел он прочно, будто в бетонном блиндаже. Наверняка кто-то в столичной мэрии ему ворожил.
41
Калантар – глава, старший, старейшина (персидск.).
– Что, Али Саргонович? – спросила Земфира, покончив с важным занятием – она пудрила носик. – Чаю хотите? Или сбегать за колбаской? Пока доктор наш не видит?
Бабаев с мрачным видом покачал головой. Офис был приведен в порядок, покрашен, отремонтирован и уже не пах котлетной. Мебель тоже сменили; Земфира теперь восседала за новеньким секретарским столом, у стен разместились диванчики и кресла для посетителей, в простенке меж окнами висел роскошный портрет президента. Казалось, депутатствуй и радуйся! Но места катастрофически не хватало. И сейчас Али Саргонович прикидывал, не озадачить ли гоблина Яшу еще одной проблемой. Яша, по словам Шарлотты, копал глубоко – может, и шамана закопает?…
Под окном раздалась трель сигнала, потом вошел джадид, послал Земфире нежную улыбку и доложил, что происшествий по дороге не случилось, а Нина-джан шлет Бабаю пожелания бахта и бишр [42] . Гутытку был на редкость переимчив к языкам и нахватался от Бабаева арабских и персидских слов; длинноногую Земфиру он звал теперь не иначе как джундуб, что означало «кузнечик».
Подумав о Нине, Али Саргонович улыбнулся, затем снова помрачнел и махнул рукой.
– Езжай домой, Гут, кебаб делай, сам ешь, Кабула корми. Я сегодня буду поздно.
42
Бахта – счастье (персидск.); бишр – радость (арабск.).
– Дела, Бабай?
– Дела! – Он уставился яростным взглядом в стену, что отделяла бывшую котлетную от бывшей аптеки. – Загляну к шаману сам, пригрожу или пообещаю денег… Вдруг договоримся!
– К шаману, – повторил Гутытку, широко улыбнулся и произнес на английском: – Set a thief to catch a thief!
Бабаев его понял, удивился лишь отличному прононсу и резвости, с которой вылетела фраза, а вот Земфира не ухватила смысл, но испытала потрясение. На Гутытку она посматривала так, как глядит жираф, столичный житель, на провинциала-кролика: вроде бы что-то живое шевелится в норе, но уж больно мелкое и далекое. Она искренне считала, что за Московской кольцевой не знают других языков кроме русского, да и тот сводился к известному слову из трех букв – ну, в лучшем случае, из пяти.
– Наша бикеч плохо в школе училась, – молвил Бабаев, заметив изумление секретарши. – Переведи ей, Гут.
– Пословица такая: нужен вор, чтобы поймать вора, – произнес Гутытку и вдруг стукнул кулаком о грудь, подпрыгнул и заверещал: А вор – вот он вор! Мало-мало понимаем в шаманской выкрутасе! Мухомор жуем, в бубен бьем, пляшем-камлаем, духов вызываем! Захочу, Санги Мапа позову, или На Идени, или Алха Ама [43] ! Дам печенки оленьей, дам крови медвежьей, дам еды великим духам, порчу сниму или порчу нашлю!
43
Санги Мапа, На Идени, Алха Ама – имена духов, к которым обращаются при камлании сибирские шаманы (нанайцы, ульчи и т. д.).
Земфира побледнела и выронила пудреницу.
– Ты, джадид, не пугай девушку, – сказал Али Саргонович. – Все равно у нас ни бубнов, ни мухоморов нет, и крови медвежьей тоже. От медведя одна шкура осталась, и та в Думе лежит.
– На крайний случай без мухоморов обойдемся, – пообещал Гутытку. – Можно, я с тобой пойду, Бабай?
Бабаев кивнул и направился к выходу. Они покинули офис и, очутившись на Лесной, полюбовались вывеской соседей – золотые буквы на черном фоне мерцали так загадочно, так маняще! Затем взошли по четырем ступенькам, отворили дверь и проникли в Тибетский центр биоэнергетики «Аюрведа». Пол тут был устлан циновками из тростника, со стен улыбались изображения Будды и разевали пасти страхолюдные демоны-ракшасы, вместо светильников висели китайские фонарики, а в главном зале дымились курильницы и стояло колесо, какое крутят в монастырях Тибета, отсчитывая мантры. Словом, обстановка была таинственной, располагающей к нирване и быстрому облегчению кошелька. Бабаева и Гутытку встретила дама с сотней косичек, торчавших во все стороны, что делало ее похожей на Горгону Медузу. Выяснив личность посетителей и цель их визита, Горгона велела ждать – мол, Учитель сейчас медитирует, отрешившись от земного. Впрочем, медитация скоро закончилась, и гостей провели в кабинет, попросторнее бабаевского и весьма уютный, с окнами не на шумную улицу, а во двор. Сердце Али Саргоновича переполнила черная зависть.
Он сел и уставился на шамана Петрова, а может, Михайлова или Сергеева. Тот выглядел очень пристойно: сытый мужчина лет сорока, белолицый, светловолосый, с физиономией миссионера, несущего заблудшим душам слово Божие. Имидж портили лишь хитрые бегающие глазки да тонкие бледные губы – казалось, что их подпирают вампирьи клыки. Но этот тип не был вампиром – во всяком случае, официально: стены его кабинета украшали совсем другие дипломы и грамоты.
Памятуя о правилах вежливости, Али Саргонович откашлялся и произнес:
– Здоров ли и бодр почтенный ага? Идет ли караван его дней среди благоухающего сада, тешат ли слух голоса сыновей и смех дочерей? Полон ли дом его счастья и радости, крепки ли стены жилища, надежна ли крыша, не умышляют ли злого враги? Простер ли Бог свою длань над светлым эмиром?
Именно так приветствовал Бабаев старого Фарука, своего багдадского приятеля, а случалось, и самого Хуссейна. На Востоке действуют без поспешности и быка за рога не берут – это считается оскорбительным.
Шаман, однако, в таких нюансах не разбирался и тотчас перешел к делам.
– Про стены и крышу – это намек, любезный? Ну так знайте: крыша у меня надежная, все схвачено, и я не собираюсь никуда съезжать. Зачем? Центр Москвы, самая прибыльная клиентура! Да я вам и метра не уступлю!
– Мы могли бы договориться, – сказал Али Саргонович и полез за чековой книжкой. – Как утверждают персы, звон серебра приятнее звона сабель. Назовите вашу цену, Сидоров-бей.
– Я, собственно, Захиров, – отозвался его собеседник с язвительной усмешкой и указал на свои дипломы. – Извольте видеть: Захиров Юлий Николаевич, скромный труженик астрала, касаты-шаман, панчен лама [44] , академик, доктор индийской, китайской и тибетской медицины.
44
Касаты-шаман – великий шаман у народов Сибири; панчен лама – один из высших монашеских титулов в иерархии буддизма.