Али Бабаев и сорок покойников
Шрифт:
– Я не чеченец, – сказал Али Саргонович, – я татарин, ассириец и немного талды-кейнар. Особняк мне ни к чему, квартиру ищи, уртак. Комнат пять или шесть, и в приличном доме.
– Исторрическое жилье подойдет? Только на эти кварртирки цена особая… – Гоблин лукаво прищурился.
– Что за жилье?
Яша объяснил, что речь идет о домах, где обитали когда-то в Москве и Петербурге гении прошлого, Пушкин, Достоевский, Репин, Блок или, к примеру, творец Периодической системы Менделеев. Выше всего у новых русских ценились квартиры художников и литераторов, особенно с фамильным привидение либо с каким-нибудь проклятьем; ниже шли ученые и знать, всякие князья и графы, так что случалось, что двух корнетов Оболенских меняли на одного Тургенева, давая в придачу еще и Попова, изобретателя
Бабаев выслушал все это, задумался, потом сказал:
– Такого мне не нужно. Ни к чему поливать медом финик. Выбирай обычный дом.
Официантка, шустрая девица, принесла им кофе. Сникерс покосился на стройные девичьи ножки, причмокнул и ударил по клавишам.
– Элитная новострройка в Трретьем Беррендеевском прроезде, у Садового кольца… Вторрой этаж, семь комнат, ванна джакузи, парркет марркетри, гарраж и частная охррана, опять-таки с собаками.
– Собачка у нас уже есть, зачем нам чужие? – недовольно буркнул Гутытку. В «Эль Койоте» ел он совсем чуть-чуть, не прельщали его ни седло тапира, ни барсучье жаркое, ни хвост анаконды с реки Ориноко, ни прочие изысканные яства. Должно быть, скучал по оленьей печенке.
Отхлебнув напиток из крохотной чашечки, Бабаев поморщился.
– Джакуза, маркатри… Не хочу элитный дом, хочу высотный! Не такой, как на Новом Арбате, а старый. Чтобы с башнями и шпилями! И этаж повыше.
– Да ты охренел, брюнетик! – вмешалась Шарлотта. – Ты «Пожар в небоскребе» с Брюсом, который Уиллис, глядел? А слышал про одиннадцатое сентября?… Случись что, с этой поганой верхотуры живым не слезешь!
– Молчи, женщина! У нас такого не бывает! Это сталинские небоскребы! – рявкнул Али Саргонович и послал Шарлотту к дьяволу правда, на персидском. Потом велел официантке, что крутилась рядом, нести две порции мороженного, самого дорогого, с мексиканским кактусом агавой. Пусть ест и заткнется!
Что до квартиры, то тут он не нуждался в советчиках. Когда-то мечтал майор Бабаев жить с любимой женой в высотном доме, чтобы вся Москва была видна, и чтобы первые лучи рассвета падали в их окна. Но те высоты предназначались не майорам, даже не всякий генерал мог в них поселиться. Майору же легла дорога на восток, где тоже попадались небоскребы, но вот любимой жены с ним не было.
– Желание клиента – закон, – молвил Яша Сникерс. – Есть подходящее жилье недалеко от тррех вокзалов [33] . Трридцать седьмой этаж, пять комнат, балкон… Но нуждается в рремонте. Беррем?
33
Имеются в виду Ленинградский, Ярославский и Казанский вокзалы.
– Берем, – согласился Бабаев. – Ремонт сделаешь? Мебель купишь?
– Без прроблем. Найму дизайнерров из Трретьяковки… Какой пожелаете стиль? Соврременный еврропейский, ррусская старрина, восточный «а ля Гаррун Ррашид», эпоха застоя?
– Застой подойдет, – сказал Али Саргонович и бросил взгляд на бутылку с коньяком. – Но в меру, в меру! Портреты генсеков на стенах мне не нужны.
Они принялись оговаривать цену и прочие нюансы, а после этого перешли к транспортным делам, в которых Яша Сникерс тоже был докой, к гаражу, маркам машин и спецсигналам. Бабаев выбрал джип «тойоту» и «ниссан», затем поглядел на часы, призадумался и заменил «ниссан» на чешскую «шкоду». Гутытку подавал советы, шустрая официантка – кофе, а Шарлотта сидела с обиженным видом и кушала мороженое. Но ближе к одиннадцати она оживилась, подкрасила губки и стала бросать плотоядные взгляды в сторону Бабаева, напевая: «В краю магнолий плещет море». Но в ушах Али Саргоновича звучал другой романс: «Мы странно встретились, и странно разойдемся».
В три минуты двенадцатого у входа в «Эль Койот» затеялась какая-то возня. Оттеснив оробевшего швейцара, в зал вошли семь или восемь парней, а среди них – два бабаевских знакомца: стриженый водитель «ландкрузера»
Он отпил кофе и молвил:
– Еще одно: как друга прошу, сделай мне этот номер. Якши? Очень, очень нравится! За расходами не постою!
Сникерс завертел головой, с беспокойством посматривая на приближавшихся мордоворотов.
– Сделаю, уважаемый, сделаю… А эти кто? Не к нам ли?
– К нам, к нам, – кивнул Бабаев. – Так что лучше, кунак, тебе тут не задерживаться. Дело… как это по-русски?… пахнет керосином.
Вероятно, Яша Ширишвили был гоблином опытным и искушенным, из тех подземных жителей, что чуют керосин за километр. Он сгреб со стола компьютер и жестянки с номерами, вскочил и тут же исчез, словно сквозь землю провалился. Это случилось так стремительно, что официантка, грузившая пустые чашки на поднос, лишь удивленно ойкнула.
В следующий миг ее оттолкнули, звякнула стеклярусная занавеска, и стриженый навис над Бабаевым. Его приятели окружили стол.
– Глянь, Колян! Та самая гнида! – раздался знакомый голос чугунной сковороды.
– Та самая, – подтвердил Колян. – И второй чурка тут.
– Сидят со своей прошмандовкой, выпивают… – начал стриженый, но вдруг захрипел и рухнул на стол, прямо в вазочку с мороженым.
Бабаев поднялся, поглаживая свой кулак. В зале орали, свистели и топали.
– По рогам их, пацаны! – выкрикнул Колян.
– Я тебе покажу прошмандовку, козел! – взвизгнула Шарлотта, выдвинула челюсть и потянулась к бутылке с брежневским портретом.
– Милиция! Милиция! – вопили у стойки, но голоса паникеров перекрывал свист: «Эль Койот» готовился развлечься.
На Бабаева навалились двое, он швырнул их на стену, добавил по ребрам ногой и кивнул Гутытку:
– Пора спасать нашу ханум. Вези ее домой.
Кто-то – не Колян ли?… – задел его велосипедной цепью, рассек рукав, содрал кожу с предплечья. Гут обхватил визжавшую Шарлотту и поволок к двери; она рвалась в бой, отбивалась, лягалась и обещала дать в хрюкальник всем козлам. Каблук ее туфли попал Коляну в голень, и тот, зарычав, бросил цепь и выхватил нож. Бабаев ринулся к нему, но тут словно колокол ударил – официантка грохнула подносом Коляна по затылку. Шустрая бикеч, мелькнуло у Бабаева в голове. На мгновение он поймал взгляд девушки: она смотрела спокойно, холодно, а руку держала под кружевным передничком. Знать была та ручка не пустой!
Смена растет… – подумал с нежностью Али Саргонович и двинул под дых очередного бандита. У стойки все еще вопили, звали милицию, но милиция не торопилась. Зато Гут и пришедший на помощь швейцар вынесли вон дрянную девчонку, и от сердца Бабаева отлегло. Хоть и дрянь, а жаль, если ножиком пырнут…
С этой мыслью он сорвал мачете со стены.
Дальнейшее слилось в симфонию рева и стонов, звона посуды и грохота падавших лавок. Ударами мачете – бил он, конечно, плашмя Бабаев сшиб еще двух противников, но двое других отлепились от стены и повисли на его плечах. Одного он пнул в колено, второму заехал локтем в челюсть, но в боку стрельнула боль – чем-то его кольнули, шилом или финкой. Колян начал подниматься и получил еще раз подносом по башке. Стриженый пришел в себя, отполз на четвереньках в сторону и вытащил было «макаров», но ему в спину уперся ствол и девичий голос прошипел: «Лежи, ублюдок!» Одобрительно кивнув, Бабаев разрубил клинком скамейку, которой замахнулся самый рослый из бандитов. Обломок сиденья попал нападавшему по носу и скуле, хлынула кровь, рослый всхлипнул, выронил скамью и схватился за лицо. Но у Али Саргоновича тоже имелись потери: кровоточили бок и предплечье, рубаха была разорвана, болели костяшки пальцев на левой руке, а в ухе звенело. Убивать противников он не хотел, так что смертельное искусство кхун-фук в этот раз не пригодилось, и битва велась по правилам рядовой кабацкой драки. Конечно, не считая мачете, которым Бабаев размахивал очень осторожно. Как-никак, эта шайка принадлежала к электорату, и депутат Государственной Думы не мог зарубить восьмерых избирателей. Это было плохим пиаром!