Али Бабаев и сорок покойников
Шрифт:
– Еще нет, – ответил Али Саргонович. – Скажи-ка мне, бикеч, ты сейчас трезвая и не под кайфом? И в порнофильме тоже не снимаешься?
Тон Шарлотты сразу изменился, став из делового радостным. Не просто радостным, а даже сладким точно кленовый сироп.
– Так это брюнетик мой Али, который Бабаев! Девушка истомилась, а он все не звонит и не звонит… А позвонивши, глупые вопросы задает! Или тебя мой моральный облик беспокоит?
– Ни в малейшей степени, – молвил Бабаев. – Узнать хочу, не занята ли. У алкоголиков и наркоманов пропасть всяких забот.
– Я трезвая и скучаю, – сообщила Шарлотта. – И готова расстелить тебе шелка любви.
– С шелками подождем. Дело есть.
– Что за дело?
– Квартира нужна
– Да ты никак разбогател, Бабаев! – с энтузиазмом воскликнула Шарлотта. – Или был уже богатый?… Был, был, знаю, у меня нюх на таких! Ты не иначе как нефтяной чеченский принц! Или дагестанский?
– Я депутат Государственной Думы, – сказал Бабаев.
– Ну и что? Одно другому не мешает, – заметила собеседница. А что до дел твоих, так сама не возьмусь, не мой это профиль, но с полезными людьми сведу. Есть тут зараза, тоже с Кавказа… классный гоблин, но дерет три шкуры.
Вован опять же про гоблина толковал, подумалось Бабаеву. Бросив взгляд на дверь, за которой скрылся великий политик, он спросил:
– Гоблин – это кто? Дома строит? Тачки продает? Или мебель?
– Бабаев, ты с Эльбруса свалился или что там у вас? послышалось в трубке. – Это мужик, который копает глубоко и резво, такой, что у него все схвачено. Агент, посредник! Надо, так я его вызвоню. Но обойдется! Тебе! Я в кабак хочу! В самый дорогой!
– Принцы денег не считают, – сказал Бабаев, перебирая в памяти лучшие столичные заведения. – «Прага» тебя устроит, бикеч? Или «Славянский базар»? «Баку», «Пекин», «Арагви»… Выбирай!
– Нет, ты не с Эльбруса свалился, а прямо с луны, – буркнула Шарлотта. – Какие «Пекины» и «Базары»? Все в прошлом, Бабаев, в прошлом! В «Нефтяные поля» пойдем! В «Черный перец»! А лучше – в «Эль Койот» на Петровке. Там барсука подают.
– А зачем нам барсук, красавица? – полюбопытствовал Бабаев.
– Чтобы есть и коньяком запивать! – взвизгнула Шарлотта. Все, брюнетик! В восемь ты будешь у «Койота», а в одиннадцать – в моей постели!
Она бросила трубку, а Али Саргонович, нахмурившись, уставился в потолок. Лицо Нины в ореоле золотых волос маячило перед ним, и чудные ее глаза смотрели на Бабаева с укором, напоминая без слов, что есть у него любимая женщина, и значит, нечего искать в чужих постелях. А ведь тут не обойдется братским поцелуем в щечку! – подумалось ему. Напоить эту стерву?… В первый раз получилось, но вдруг сейчас не выйдет… Опять же повторение не к чести разведчика!
Бабаев вздохнул и вытащил мобильник с шифровальным устройством. В Центре откликнулись сразу – один из трех сотрудников, что были с ним на связи в любое время суток. Он никогда их не видел, но различал по голосам: женский, голос молодого мужчины и человека постарше. Сейчас у аппарата была женщина.
– Дабир, – сказал Бабаев.
– Слушаю вас.
– Полагаю, меня ищут люди криминального авторитета Два Кадыка, из арбатской группировки. Сегодня вечером я буду в ресторане «Эль Койот». Пусть они об этом узнают.
– Принято. Нужна поддержка?
– Да. Действовать аккуратно и только в том случае, если вытащат оружие.
– Что-нибудь еще?
– В «Койоте» я буду занят до одиннадцати вечера.
– Попробуем сделать так, чтобы раньше они не появились.
– Благодарю. Конец связи.
Бабаев выключил мобильник, направился к сейфу и извлек оттуда пару жестяных пластин с номером «я 007 аб». С минуту он глядел на них с улыбкой – уж больно номер был хорош! Прямо визитная карточка! Ты кто? Агент 007, Али Бабаев! Надо же, какое совпадение!
Налюбовавшись, он сунул номера под мышку и покинул кабинет. У порога обернулся, поглядел в стеклянные глаза медведя, подмигнул ему и промолвил:
– Барсука буду кушать. Завидуешь, лохматый?
«Эль Койот» был стилизован под мексиканскую таверну: стойка на огромных бочках, сводчатый потолок, небрежно оструганные столы и скамьи, по стенам развешаны лассо, мачете, карабины и прочий бандитский инструмент. Кухня в «Койоте» была экзотической, цены – запредельными, однако посетителей хватало – большей частью юнцов, наследников щедрых родителей, и эскортных девиц в боевой раскраске. Кроме цен и антуража другим приятным элементом оказались официантки в коротких юбочках, кружевных передничках и туфельках на шпильках, столь же аппетитные, как жаркое из барсука и лягушачьи лапки под клюквенным соусом. Шарлотту тут знали и усадили в почетном углу – на деревянном помосте, в нише у стены, за занавеской из стекляруса. Это создавало иллюзию уединения.
За столом их было четверо: Гут, доставивший Бабаева в это злачное местечко, дрянная девчонка Шарлотта, посредник Яша и сам Али Саргонович. Яша – точнее Яков Ширишвили по прозвищу Сникерс – оказался тбилисским евреем, что было Бабаеву приятно: во-первых, без пяти минут земляк, а во-вторых, почти сородич его избирателей. Кушал Яша деликатно, но быстро, и не отставал от Шарлотты, глотавшей овощное и мясное в темпе голодного аллигатора. Пил гоблин в меру; от пульке и текилы отказался, а спросил коньяк «Брежневский» с пятью героическими звездочками. Это пробудило в душе Бабаева ностальгию; тбилисец Яша и портрет генсека на бутылке вернули его к дням счастливой юности. Он даже чокнулся со Сникерсом, назвав его не ашной, а уртаком и кунаком.
Когда тарелки опустели, Яша вытащил лаптоп, раскрыл его и улыбнулся Бабаеву.
– Какие у нас прроблемы? Нет вопрросов, уважаемый, которрых мы не сумели бы ррешить.
По-русски он говорил чисто, и лишь раскатистое «р» напоминало о Тбилиси.
– А что ты можешь, кунак? – спросил Бабаев.
– Все могу. Даже веррнуть невинность вашей даме.
– Ну, удивил!.. – буркнула Шарлотта и пояснила Бабаеву: Это он про рефлорацию. Мелкое чудо современной медицины.
– Без этого обойдемся, – сухо сказал Али Саргонович и принялся расспрашивать Ширишвили о том и об этом. Вскоре он выяснил массу интересного про умельцев, чьи услуги мог предложить Яша Сникерс. Одни занимались благотворительным бизнесом, прописывая в базах данных разнообразных ведомств орденоносцев, ветеранов, инвалидов, узников концлагерей – с обязательным документальным подтверждением. Другие охмуряли настоящих узников, чтобы вчинить от их имени иск немецкой стороне – и не какие-то тысячи евро, а сотни тысяч, за погибших родичей и подневольный труд. Третьи разводили собак особой породы, чья шерсть годилась для пересадки человеку и оволосения самых безнадежных плешей. Специальностью четвертых являлся шоу-бизнес, подделки под «Блестящих», «новых русских бабок», Жасмин, Салтыкову, «Виагру» и прочих обожаемых публикой кумиров. Пятые оказывали ритуальные услуги по захоронению утерянных конечностей, а также пальцев, носов и ушей – даже с установкой памятника. Шестые предлагали двери и жалюзи на окна, стрелявшие слезоточивым газом и ослеплявшие преступный элемент яркой вспышкой света. Седьмые без затей торговали оружием, и было у них все, от пистолета ТТ до вертолета «Апач» и танка «Абрамс».
Так, постепенно, клиент и посредник добрались до дач и квартир, японских машин и итальянских гарнитуров, английских штиблет и костюмов от Кардена. Сделав глоток коньяка, Сникерс потыкал пальцем в клавиши и спросил:
– Желаете поместье на Ррублевке? Трри этажа, шестнадцать комнат, бассейн и две сговоррчивые горрничные… Охррана от ЧОП «Георргий Победоносец». Если пожелаете, с собаками.
– Собаки пусть будут, а горничные ему не нужны, – ревниво заметила Шарлотта. – Зимний сад там есть? Сад мне совершенно необходим, я буду там новый роман писать. – Она бросила на Бабаева томный взгляд и пояснила: – Называется «Мой чеченский принц».