Али Бабаев и сорок покойников
Шрифт:
Джадид вдруг помрачнел лицом и как-то весь осунулся, став лет на тридцать старше. Наверное, с дедом было непросто, и Гутытку мучали некие тяжкие воспоминания.
– Что мы все про деда да про деда, – сказал Али Саргонович, желая направить разговор в другое русло. – А родители твои где? Ата и ана [54] ?
– Я их не помню, Бабай, – раздалось в ответ. – Я еще из люльки не вылез, как их убили. То ли по пьяному делу, то ли хотели деду мало-мало досадить. Давно было… никого уже в живых нет… ни отца с матерью, ни тех, кто в спину им стрелял.
54
Ата – отец, ана – мать (тюркск.).
Нечего было сказать Бабаеву – только вытянул он руку, стиснул плечо Гутытку и подтолкнул его к дверям. Иди, джадид! Иди и забудь о горе! Иди к девушке, гуляй с нею, говори, улыбайся и не думай о прошлом! Хорошая девушка – мархам для души…
Гутытку исчез. Клацая когтями по паркету, к Бабаеву приблизился Кабул, пристроил тяжелую голову на его колене, уставился на хозяина преданным взглядом.
– Видишь, уртак, непростая жизнь была у Гута, – сказал псу Али Саргонович. – Ну, как у арабов говорится, Аллах берет, Аллах дает! Гут хороший парень. Пусть воздастся ему по заслугам.
Допив чай, он перебрался в кабинет и сел к компьютеру. Первая рабочая неделя прошла в беспорядочной суете, раздражавшей Бабаева. На сессиях Думы шли дебаты о льготах перламентариев, и о том же толковали в кулуарах; первой проблемой слуг народа были оклады и пенсии, приватизация казенного жилья, выплаты в связи с инфляцией и прочее в таком же роде. Все это обсуждалось с завидным энтузиазмом и единодушием, в отсутствие прессы; мелкие разногласия касались только конкретных сумм и сроков компенсаций. В перерывах Бабаев трудился в комитете ЭХМА, решая вопрос исключительной важности: кому принадлежит символика минувшей советской эпохи. На красную звезду, серп и молот претендовали коммунисты, пенсионеры и аграрии, а за спутник и полет Гагарина готовы были биться все – вплоть до Верховного суда и общенародного референдума. С задачей комитет частично справился, отдав звезду пенсионерам, молот – коммунистам, а серп – аграриям, но с космосом зашел в тупик. К тому же оказалось, что шустрый бизнесмен из Пскова зарегистрировал спутник в качестве бренда своей продукции, мыла и стиральных порошков.
Занятый этими делами, Бабаев испытывал чувства верблюда, бредущего среди песков Сахары: путь бесконечен, солнце палит, груз давит на спину, и в обозримом будущем – ни еды, ни питья. Однако коллеги его утешали, заверяя, что все образуется: мол, спутник проще поделить, чем в космос запустить, а что до Гагарина, так у него имеются наследники пусть решают, кого поддержать, а кому отказать.
Вечер субботнего дня был у Али Саргоновича занят – собирался он отозваться на приглашение Мутантика и заглянуть в «Лепрозорий». Вдруг присоветует Папа Жо, как разрулить проблему с кабинетом! Вот одна причина, а другая заключалась в том, что инспекции злачных мест тоже входили в функцию Бабаева, ибо там кучковались партийные элиты, авторитеты теневого бизнеса, разбойный люд и всякая другая шушера. Незаменимый источник слухов и сплетен! Не говоря уж о знакомствах, полезных для депутата-новичка.
Но до вечера было еще далеко, так что Бабаев мог поработать, изучить присланные из Центра ориентировки и досье. Проглядев список имен и фамилий, он занялся соратниками по комитету, где тут же нашлись любопытные факты. Воистину бог спал, когда этих хадиджей избирали в Думу! Бог спал, а дьявол не дремал и здорово повеселился!
Возглавлявший комитет ЭХМА мог, пожалуй, считаться политиком. Вынырнув в конце девяностых из недр ЦК, он перебрался в Верховный Совет, поддержал заговор путчистов, но был амнистирован, и больше в разборки высокого уровня не ввязывался. Осаду Белого Дома пересидел на даче, затем прибился к коммунистам-ленинцам, ушел от них в «Наш дом – Россия», а после того, как «Дом» развалился, побывал у «персюков», у демократов и пенсионеров и даже в партии «Матерей России». Став на исходе времен правоверным «муромцем», ЭХМА имел репутацию ценного кадра, умевшего менять окраску, шкуру, убеждения – все, вплоть до метаболизма.
Таланты прочих членов комитета были разнообразны, но не имели отношения к политике и руководству государством. Кузьма Находкин, он же КВН, оказался певцом-звукоподражателем, способным спеть за Пугачеву, за Кобзона и даже целиком за всю «ВиаГру». Очевидно, этот редкий дар так восхитил избирателей, что КВНу открылась дорога к державному кормилу. Рождественский по кличке ФБР в прошлом был писателем; сценарий о буднях советской милиции, вершина его творчества, к счастью в производство не попал. Электорату однако помнилось, что писатель – инженер человеческих душ; на этом хромом Пегасе Рождественский и въехал в Думу. Семенов-ВВС прежде трудился в банном тресте, и значит, по мнению избирателей, был чист, как ангел. У Закирова имелась доходная профессия стоматолога; сам Придорогин, лидер ПАП, лечился у него, так что в думское кресло ОРЗ попал через «первый рот» аграриев. Судьба Терентьева-ДДТ была такой же прихотливой: бывший спортсмен-теннисист тренировал президента – правда, не нынешнего, а бывшего. Рука у президента оказалась легкая; одним касанием ракетки он переправил ДДТ с корта прямо к нацлибералам в Белый Дом.
Ознакомившись с этим зверинцем, Али Саргонович решил, что нужно подкрепиться. Сделав себе бутерброды и предложив Кабулу кость с аппетитным хрящиком, Бабаев принялся жевать, глядя на плывущие за окном облака. Тяжкие мысли одолевали его. Думалось Бабаеву, что от певцов, спортсменов и банщиков в управлении страной толка не больше, чем от кухарок – а уж кухарки вместе с доярками порезвились в СССР, науправляли так, что развалилась держава! Он полагал, что всякий труд почетен и нужен, но на своем месте; если же допустить к кормилу власти неподготовленных людей, то обернется это обманом – прячась за наивными кухарками, другие будут властвовать и править. Бесконтрольно, ничего не опасаясь, попирая законы с вельможной наглостью… Так было и так есть, думал Бабаев, вспоминая о владыках Ливии, Египта и Ирака. Там хотя бы не лицемерили, правили по законам деспотии и если рубили головы, не прикрывались мнением кухарок и доярок. С другой стороны, Россия – не Ливия и не Ирак… Пусть несчастная страна, зато великая!
– Великая страна, великие ошибки, – со вздохом произнес Бабаев.
– Ррр… – подтвердил Кабул.
– Человек должен быть там, где он есть, – продолжил мысль Али Саргонович. – Повар – на кухне, доярка – в коровнике, а при законе законник. А над всеми – президент! Али, азим, абулкарим! [55] Верно я говорю?
– Р-рау, – согласился Кабул.
– А вот меня взять – на своем ли я месте? – спросил Бабаев. Гусей я бил и с мишкой дрался без всякого обмана, так что выбрали меня по справедливости. Это с одной стороны, а с другой, разве не должен я делать то, чему обучен, что знаю лучше всех? Сидеть в Персии там или в Аравии и блюсти… как это по-русски?… наш геополитический интерес?
55
Али – высший, азим – великий, абулкарим – благородный (арабск.).
– Грр… – с сомнением заметил Кабул.
– То-то и оно! – кивнул Бабаев. – То-то и оно, уртак! Есть еще третья сторона, и зовут ее Ниной… А Нина заждалась! Уходит время ее и мое, мы уже не молоды, и нужны нам дом, семья и дети… Потому я здесь, а не в Аравии. Так?
Одобрительно рыкнув, Кабул продолжил глодать кость, а Али Саргонович снова отправился в кабинет и вызвал ориентировку на Момота. На экране появился широкоскулый молодец с узкими глазками, затем поплыли строки досье:
УМОМОТО СЕЙКИ. Родился во Владивостоке в 1968 г, в семье сотрудника японского консульства, женатого на русской (см. ссылку 1). В 1995 г принял российское подданство, изменил имя и фамилию: ныне – Момот Сергей Петрович. Закончил школу бизнеса в Токио, занялся предпринимательством в Приморье, откупил около тридцати сейнеров, добился необходимых квот и в 1995–2004 гг. активно занимался поставкой морепродуктов в Японию. В 2005 г. избран депутатом Госдумы, переехал в Москву. Владеет рыболовным флотом, сохранил обширные связи на Дальнем Востоке, близок к группе олигархов, известных как Объект-5. Не женат. Резок, но не лишен хитрости, злопамятен и самолюбив. Политическая ориентация: неопределенная. Считает себя анархистом, но понимает анархию как вседозволенность и абсолютное безвластие, позволяющее сильной личности доминировать над обществом. С трудами теоретиков анархизма (Прудон, Бакунин, Штирнер, Кропоткин и др.) не знаком. Слабости: Любит женщин (предпочитает стройных длинноногих блондинок). Интересуется предметами искусства (картины, исполненные в манере «ню»). Примечание: см. С.Чумаков.
– Раз сказано «смотри», так посмотрим, – сказал Али Саргонович, обращаясь к вернувшемуся из кухни Кабулу. – Дисциплина, уртак, прежде всего. Ты ученый пес, ты это понимешь. Вот скажу я «фас!», что ты сделаешь?
Кабул грозно оскалился и лязгнул зубами.
– Правильно! Молодец! А теперь ложись вот там, у аквариума, и гляди на рыбок. Красивые, правда?
В аквариум дизайнер, трудившийся у Бабаева, запустил двух зеленых и двух красных меченосцев. Обязанность ухаживать за ними была возложена на Гутытку, а сам Али Саргонович дал им имена: тех, что покрупнее, звали Обойма и Пуля, а тех, что помельче – Штык и Затвор. Рыбки не только украшали кабинет, но, по мнению дизайнера, являлись психотерапевтическим средством: их плавные движения успокаивали и навевали дрему. Кабул поглядел на них, смежил веки и уснул.