Алиби Алисы
Шрифт:
— Осторожнее, не споткнитесь, — говорит он низким голосом, и меня снова пронизывает страх. Это бристольский выговор? Вполне может быть. Он произнес только три слова, но я определенно его уловила. На глазах у меня выступают слезы, и я никак не могу их остановить. Надо бежать в квартиру и поскорее закрыть все окна и двери.
— Как они могли здесь оказаться? — бормочу я себе под нос, стараясь перевести дух. Я толкаю коляску все быстрее и быстрее, пока практически не перехожу на бег. Возвращаюсь на главную улицу, а потом выхожу на набережную.
— Шарлотта! Шарлотта! Я оставил тебе немного жареных дырок от бубликов! — кричит мне уличный торговец, когда я проношусь мимо него.
Делаю вид, что не слышу
Почти всю дорогу до дома я плачу.
Прохожу через калитку, спускаюсь по ступенькам, и вот, наконец, я у себя в квартире. Запираю на все засовы парадную дверь, закрываю выход во двор, задергиваю шторы. Проверяю кошек — все на месте. Достаю Эмили из коляски. Она снова начинает хныкать, но я покрепче прижимаю ее к себе, и она успокаивается. Мое дыхание постепенно приходит в норму, и тут я замечаю мигающую лампочку автоответчика и нажимаю клавишу «прослушать».
Тишина.
Потрескивание.
Чье-то дыхание.
Щелчок.
Короткие гудки.
— Кто-то ошибся номером, — говорю я Эмили, но мое сердце снова начинает гулко стучать.
Иду с ней в спальню, опускаю жалюзи, сажусь на скрипучую кровать, которую хозяин квартиры обещает вскоре заменить, и прижимаю Эмили к себе, положив ее голову на свое плечо. Тишину нарушает лишь гулкий стук у меня в ушах.
Тупо смотрю на висящий посреди пустой стены портрет Фриды Кало, оставленный предыдущим жильцом. Понятия не имею, кто она такая, но хозяин квартиры сказал, что картина называется «Бег времени», а парень, который ее оставил, был художником и умер от передозировки. На портрете Фрида одета в белое платье, над головой у нее летит маленький аэроплан, а сбоку на полке стоят часы. Ее густые брови пугают меня. Не понимаю, что все это значит. Кажется, я вообще уже ничего не понимаю.
Глава вторая
Меня зовут не Мэри. Мое имя Джоан. По крайней мере, так они меня сейчас называют. Но свое настоящее имя я не могу открыть никому. Здесь, на свободе, находится лишь часть меня. Другую — большую часть мне приходится скрывать. Я вовсе не врач. У меня нет всех этих детей, о которых я рассказала парикмахерше, и мужа, персонального тренера по имени Кейден, тоже нет. Зато имеется новый сосед, которого так зовут, да еще мужская рубашка из благотворительного магазина, обрызганная духами из бесплатного тестера одеколона «Пако Рабан», и я делаю вид, что он забыл ее у меня. Это все. Мэри — это всего лишь образ, причем один из многих. Личина, которую я надеваю, чтобы все они оставили меня в покое.
Но они все-таки вычислили меня, разве нет? Они снова меня нашли.
Нет, говорю я себе, не нашли. А может быть, то были не они? Может быть, Скантс прав, говоря, что во всем виновата моя паранойя. Или он говорит это просто потому, что ему платят за то, чтобы он присматривал за мной, и он вынужден так говорить? Даже если это были они, «Три поросенка», город все-таки достаточно большой, и сейчас он наводнен туристами, родителями с детьми на каникулах и просто праздношатающимися, среди которых легко затеряться. Они, скорее всего, искали бы меня в отеле или небольшой гостинице, так что, пока у меня есть квартира, я в безопасности.
Два дня я из осторожности никуда не выходила. Сказала на работе, что Эмили приболела, и сидела дома. Играла с Эмили и кошками, пекла пирог, принимала ванну, украшала квартиру (хотя до Рождества еще достаточно далеко) и смотрела диснеевские мультики. Я всегда смотрю их только до тех пор, пока не начинается что-то грустное, а потом проматываю или выключаю. Повзрослев, я решила, что печали с меня хватит, поэтому в моем мире Муфаса все еще жив, Немо не потерялся, а Чудовище никак не может превратиться в этого их отвратительного принца.
Потом я заказала кое-что по интернету: новый коврик, чтобы закрыть большую часть ужасного линолеума в кухне, который хозяин квартиры не намерен менять, настольную игру для моего разносчика газет Альфи (я как-то рассказала ему о ней, а тут нашла со скидкой на «Ибей»), прикольные заколки для волос и серебряные блестки. Я еще не решила, что буду делать с блестками — скорее всего, использую их как-нибудь на Рождество. Пригодятся обязательно.
После этого я поискала информацию о Фриде Кало. Оказывается, это была мексиканская художница-бисексуалка, «портреты которой открывают окно в интимный мир женской психики». По крайней мере, так пишут в интернете. А еще в восемнадцать лет она попала в аварию и не могла после этого иметь детей. Поэтому она окружила себя коатами [1] . Теперь ее портрет, висящий в спальне, нравится мне гораздо больше, а ее брови уже не так пугают.
1
Род приматов из семейства паукообразных обезьян. Обитают в лесах Центральной и Южной Америки.
На автоответчике появилось еще одно сообщение: тишина, потрескивание, чье-то дыхание, а потом щелчок и короткие гудки. Опять простое совпадение? Мне приходится в это поверить. По крайней мере, так сказал бы Скантс. Я не должна приставать к нему, если не чувствую настоящую угрозу. Таковы правила.
Я уже съела почти все, что было в доме, даже печенье, которое хранила на черный день. Вода в кране пока еще есть, но могу поспорить, что в любую минуту могут ударить морозы и трубы замерзнут. Эмили становится все более капризной. Ей нужен свежий воздух. Пойду пройдусь. Может, перейти через дорогу и купить пончики у уличного торговца? Но ведь это не полезно, разве не так? Пончики к чаю. Сегодня утром я насчитала в мусорном ведре пятнадцать промасленных бумажных пакетов. Пятнадцать! А еще один, весь разрисованный, лежит на столе. Я взяла его в руки и принялась рассматривать имена, написанные разными почерками:
Энн Хилсом.
Мелани Смит.
Клер Прайс.
Джоан Хейнс.
Чувствую себя грязной. Надо принять ванну.
Укладываю Эмили в люльку, стоящую возле комода, и она с довольным видом принимается разглядывать игрушку, которую я прикрепила с краю. Она еще такая маленькая. Иногда мне хочется, чтобы она подросла и смогла крепко-крепко обнять меня. Но потом понимаю, что чем больше она станет, чем больше узнает, тем меньше будет моим ребенком. Лучше уж пусть остается маленькой и думает, что мир — это чудесное место, в котором все тебя любят, а все воображаемое — реально. Взрослым хочется быть, только пока им не станешь.
Принимать ванну — это все равно что погружаться в чьи-то объятия. И то, и другое помогает бороться с депрессией. Это научно доказанный факт, как-то связанный с балансом биоритмов в нашем теле. С годами объятий становится все меньше, но в детстве их у нас было предостаточно. Помню, как тетушка Челле сжимала нас с Фой так, что аж дух захватывало, приговаривая при этом: «Я не могу обнять вас обеих достаточно крепко». А еще помню, как любила есть мыльную пену — прямо с губки, будто это вафля, покрытая взбитыми сливками.