Алиби
Шрифт:
— А сейчас чем занимаетесь, где работаете?
— Занят я главным образом в «Бамбуке»: кушаю духовную пищу и наливаюсь витаминами. Совмещаю, так сказать.
— Эти ваши занятия, предполагаю, не приносят вам больших доходов. Чем вы живете, работаете где-нибудь?
— Конечно, работаю, как не работать. Самая квалифицированная работа: думаю! А чем живу — живу помаленьку: всегда найдется какой-нибудь интеллигентный человек, чтобы угостить аристократа по духу.
Дверь открылась. Вошел Пенчев с
— Ясно. А теперь ответьте мне, знаете ли вы Стефку Якимову?
Скитальный вздрогнул. На секунду задумался. Лицо его словно сморщилось, утратило свое насмешливое выражение.
— Штефи? — спросил он.
— Для меня она Стефка Андонова Якимова.
Влахов испытующе смотрел на него. Скитальный вынул новую сигарету и закурил ее, но не успел затянуться во второй раз, как Влахов резко осадил его:
— Погасите сигарету! И отвечайте на мои вопросы.
Художник взглянул на него, удивленный неожиданной переменой в поведении Влахова, и сказал протяжным голосом:
— Значит... конец первого действия, да?
— Прошу без паясничанья. Приберегите этот тон для «Бамбука». Когда вы были у Якимовой?
— В субботу.
— Что вы там делали? Это она вас пригласила? Откуда вы знаете, где она живет?
Смущение Скитального, видимо, нарастало. Было заметно, что он лихорадочно обдумывает свои ответы, что он не только удивлен, но и испуган посыпавшимися на него вопросами. Влахов обратил внимание на руки Скитального. Художник, заметив его взгляд, сжал кулаки, чтобы унять предательскую дрожь.
— Она не приглашала меня. Никогда не приглашала. — Дрожь перенеслась на его бородку. Сознавая, что это выдает его, он пытался овладеть собой и не мог. — Я провожал ее до дому. Стефка мне нравится, но она не обращает на меня внимания. Только забавляется мной, как и другие, по-свойски.
— Вы сами выбрали себе такую роль в жизни.
— Она разведенная. Красивая. Я держал пари на бутылку «Плиски», что укрощу мадам.
Что говорит этот тип! Он нормален? Или... ничего не знает?
— Что вы хотите этим сказать?
— Что она станет моей любовницей.
Негодяй! Влахов еле сдержался, чтобы не выкрикнуть это вслух.
— Ну и как, удалось?
— Нет. Прогнала меня и в субботу, и в воскресенье...
Реденькая бородка Скитального тряслась, и весь он выглядел смешным и жалким. Почему он все-таки так волнуется? Что это — страх разоблаченного убийцы или причиной всему расшатанные алкоголем нервы? Влахов взглянул на Пенчева, но тот пристально наблюдал за художником.
— Расскажите подробно и о субботе, и о воскресенье, обо всем.
— В субботу я пришел к ней после обеда. Позвонил. Она открыла. Едва впустила. Но я вошел, я ведь нахал. Посидели, покурили, поболтали о... об искусстве. Она была как на иголках, куда-то спешила. Все твердила, что должна уходить, в другой раз, мол, поговорим поподробнее. Я предложил подождать ее, пока она переоденется, сказал, что не буду ей мешать, даже повернусь спиной. Но она меня вытолкала из комнаты. А когда я попытался обнять ее, поцеловать, заявила, что позовет хозяина. Ну, и я ушел.
— Дальше, — торопил его Влахов. — Рассказывайте.
— Наши чуваки видели ее в субботу вечером в «Берлине» с этим олухом, адвокатишкой, ее приятелем. Ну, потешались надо мной.
— Когда же ваши, как вы их называете, чуваки, успели увидеть ее и сообщить вам?
— Мы ведь в воскресенье по утрам ходим в «Бамбук» на богомолье. Там мне и сказали.
— Ну, и...
— И я решил попытаться еще раз. Пошел не с пустыми руками. Принес бутылку «Плиски».
— А откуда вы ее взяли?
— Аванс в счет премии. Я сказал нашим, что, если не дадут аванс, расторгну договор. И они купили пол-литровую бутылку. Когда она меня увидела, то рассердилась. Никак не хотела впускать. Я пригрозил, что буду стоять перед дверью и звонить, пока меня не впустят. Она ляпнула, что этого не боится, потому как хозяев нет дома. Ну, я тут решил — теперь или никогда! Она, видно, испугалась шума и в конце концов впустила.
Значит, он был у Якимовой в день убийства! И говорит об этом так спокойно. Спокойнее, чем в начале. Сам сказал, что был у нее в воскресенье, не дожидаясь вопроса. Подозрения Влахова словно таяли.
— Но я уже понял, — продолжал Скитальный, — что номер не пройдет.
— Почему поняли?
— Она впустила меня, чтобы показать, что я ей не страшен. Мне не впервой, знаю я эти штучки. Обидно стало. Ну, думаю, по крайней мере, хоть коньяк разопью в компании. Только это и оставалось. Она сказала, что через пять минут ей надо идти. Ну, я согласился, конечно. Налил по одной. Но она едва пригубила. Я выпил еще две-три рюмки. Ей это не понравилось. Она явно ждала кого-то другого. «Ну, Дешевка, пора сматывать удочки», — сказал я себе. На всякий случай решил напоследок снова попытать счастья. Кинулся к ней...
— И?..
— Треснула она меня наотмашь правой, так что у меня искры из глаз посыпались. А окно открыто, на дворе детишки играют — момент неподходящий. Да и не мой стиль. Жаль было бутылку, но совсем уж неприлично было бы взять ее с собой.
— Вы хотите сказать, что после пощечины ушли?
— А что мне оставалось делать? Она меня прогнала. «Марш!» — говорит. Сказала еще, что пожалуется Слави. Я и отчалил. Решил отыграться на этом адвокатишке. Надо, думаю, вернуть ему нокдаун.
— Когда же вы ему задолжали?