Алиедора
Шрифт:
Ни один из северян не упал. Снег густо истыкало вонзившимися стрелами, но варвары бежали себе, как бежалось.
Предводитель кондотьеров резко повернулся к трёхглазому магу — Метхли ссутулился, сгорбился в седле, пальцы сложены перед грудью в сложную фигуру.
— Не спи, — зло прошипел он Алиедоре. — Если эти до нас доберутся… Давай, вместе, почувствуй Её!
Доньята повиновалась. Уже привычно «позвала» Гниль. Не словами, не жестами и даже не мыслями.
Кисло-металлический запах, постоянно сопровождавший Алиедору последние дни, явственно усилился, и Метхли кивнул — вроде как одобрительно, если бы не перекошенное,
Северяне приближались. Стали видны лица под высокими шлемами, взятые наперевес полутораручные мечи и длинные секиры. Большинство варваров предпочитало сражаться вообще без щитов.
Лучники исправно тянули тетивы, но варвары наступали, словно заговорённые. И лишь когда они оказались меньше чем в полусотне шагов от неподвижных рядов доарнцев, один из них резко взмахнул руками, закрутившись волчком, и отлетел с пробитой навылет шеей.
Предводитель наёмников приподнялся в стременах, зычно крикнул, взмахивая обнажённым мечом. Всадники тронули своих скакунов, нагнула пики пехота, готовая принять на себе первый удар северян; запах Гнили стал почти нестерпимым даже для самой Алиедоры — Метхли, похоже, готов был пустить в ход собственную магию. А потом пять десятков варваров в последний миг перед столкновением дружно, как один человек, взорвались жутким боевым не то кличем, не то рёвом, в котором, готова была поклясться Алиедора, не осталось ничего людского.
Треск ломающихся пик. Размах занесённых секир. Хряск и лязг столкнувшегося железа. И острая, нестерпимая вонь. Вонь Гнили.
Доарнский чародей затряс обеими руками, будто отчаянно пытаясь стряхнуть с пальцев что-то невидимое. Капюшон свалился с наголо обритой головы, красный глаз отчаянно метался в глазнице, словно тщась вырваться на свободу из тисков явно чуждой ему человеческой плоти.
Впереди, там, где билась доарнская пехота, вверх взметнулись фонтаны смешанной со снегом земли. С обеих сторон на кучку северян заходили стройные ряды конных кондотьеров, не уступавших чёткостью строя лучшим хоругвям королей Меодора; рыцари гнали скакунов, готовые к последнему и решающему удару.
Метхли вдруг тонко взвизгнул, закрыв лицо ладонями, заскулил, словно пёс, угодивший под выплеснутый из бадейки кипяток. Его гайто захрапел, вставая на дыбы, — и чародей, безвольно взмахнув руками, рухнул вниз, прямо под копыта, запутавшись в узде. Скакун бешено рвал повод, в тщетных попытках ускакать от своего хозяина.
Сорвался с места предводитель наёмников, закрутил мечом над головой, увлекая за собой отборную сотню всадников — потому что северяне уже проломили строй пешцев и, сбившись плотным клубком, пёрли прямо туда, где застыла Алиедора.
Алиедора, конечно, тоже слышала страшные истории о северных варварах.
По сравнению с ними доарнские наёмники могли показаться надёжными спутниками и прекрасными товарищами.
«Беги!» — взвыло всё существо доньяты, однако налившиеся вдруг каменной тяжестью руки даже не шевельнулись, и храпящий жеребец остался на месте.
Впереди дико и страшно ревели варвары, истошно выли доарнцы, будто псы, которых сечёт немилосердный хозяин. Варвары оказались в плотном кольце, однако непохоже было, что их это взволновало хоть в малейшей степени. Зато кондотьеры падали один за другим; Алиедора сама видела, как плечистый северянин, уже лишившийся шлема, ловко поймал левой рукой толстое копьё наехавшего на него всадника, резко крутнулся — и тяжеловооружённый кондотьер вылетел из седла, словно камень, пущенный катапультой.
Порыва наёмников хватило ненадолго. Кто-то из пехотинцев первым швырнул наземь бесполезную, обломанную пику и бросился наутёк. Строй доарнцев рухнул, сломался, словно яичная скорлупа, и люди брызнули в разные стороны, словно мелкие рыбёшки от хищного клыкохвата.
Всадники поворачивали скакунов, но уйти удавалось далеко не всем — варвары ловко подсекали ноги гайто, наёмники падали, и северяне деловито оглушали не успевающих подняться людей.
Алиедора по-прежнему не могла тронуться с места, словно какая-то сила приковывала её к лежавшему без сознания трёхглазому чародею.
Очень скоро она осталась одна. Доарнцы спасались бегством, бросившись во все стороны, верно рассудив, что горстка северян не сможет преследовать сразу всех; варвары и в самом деле не стали гоняться за двумя ушканами — развернувшись цепью, они отсекли где-то сотни полторы пеших воинов, быстро прикончив сопротивлявшихся, после чего оставшиеся бросили оружие. Алиедора слышала громкие стенания и истовые мольбы, обращённые и к Ому Прокреатору, и к Семи Зверям; северяне обращали на это внимания не больше, чем на гудение мух, будь здесь сейчас мухи.
Трое рослых варваров поднялись на холм, туда, где неподвижно застыла Алиедора, не сводя с поля боя остекленевшего взгляда.
Нельзя сказать, что северяне вышли из боя без единой царапины. Все трое были попятнаны, у одного был рассечён лоб, у другого кровь стекала по руке, третий приволакивал ногу. Прямо на Алиедору шагал высоченный воин, шириной плеч поспоривший бы с дверным проёмом. Высокий шлем в виде оскаленной драконьей головы он снял и нёс на сгибе левой руки, мокрые от пота волосы слиплись и висели неопрятными сосульками, щёки, лоб и открытую шею покрывали татуировки — какие-то спирали, перевитые языками пламени.
— Где он, Хтафр? — густым басом осведомился высокий, судя по всему, предводитель северян. — Где этот колдун?
— Здесь, кор Дарбе, — почтительно отозвался другой воин, шагавший по правую руку от вожака. Татуировок на его лице было куда меньше. — Я бил так, чтобы он не скоро поднялся, хвала Дракону вечному, непобедимому.
Вожак молча кивнул.
— Вот он, кор, — заговорил третий варвар, с секирой, окровавленной по всей длине топорища.
Метхли слабо зашевелился и застонал. Его гайто бросился было прочь, однако воин с секирой неожиданно ловко метнул своё громоздкое на первый взгляд оружие, подрубив несчастному животному ногу. Скакун с отчаянным, почти человеческим криком повалился на истоптанный и окровавленный снег, забился в агонии, фонтанируя кровью из перебитых жил.
— Его-то за что… — бесцветным, ничего не выражающим голосом проговорила Алиедора. Что-то очень важное должно было вот-вот случиться с нею, что-то страшное — но необходимое. И она замерла, затаилась, чувства ушли в глубину — так будет легче, знала она. Откуда пришла эта уверенность, кто её внушил — какая разница? Алиедора не сомневалась, что поступать стоит именно так.
Словно только что заметив её, северяне замерли, уставившись на девушку. В их взглядах, как ни странно, Алиедоре почудилось нечто общее с тем, как, бывало, смотрел на нее Метхли.