Алиедора
Шрифт:
Раскалить котлы со смолой или хотя бы с кипятком осаждённые просто не успели.
— Хороши, эх, как хороши! — аж прицокнул языком сенор Деррано. — Не поленились, крюки на лестницы набили. Теперь просто так не отпихнёшь — понял, Байгли? На ус намотал?
— Намотал, батюшка, — пробормотал тот, не в силах оторваться от разворачивающейся картины штурма.
И ещё отчего-то очень, очень сильно притягивала его взгляд тонкая фигурка, скованная цепью с вожаком варваров…
За
— Мы вместе, капля Его крови, — рычит кор Дарбе. — Твоя участь — она же и моя. До конца!
До конца. Да, до конца. А конец — вот он, высоченные бастионы и башни, так и не покорившиеся надменным дерранцам. За ними — избавление. От всего.
От прячущегося в облаках Дракона. От скрывающейся в бездне говорящей Тьмы. От себя самой, Алиедоры Венти, избранной — но вот только для чего?
Неошкуренные перекладины под пальцами. Кор Дарбе лезет первым, цепь натягивается, дёргает доньяту, давящий пояс почти выбивает дыхание. Справа и слева по другим лестницам карабкаются северяне, молча, выставив щиты.
Что-то свистнуло совсем рядом, на щеку дохнуло холодом. Камень? Стрела? Так ли важно, что оборвёт твою жизнь, если ей всё равно суждено оборваться?
— Ты сможешь, — зашептали в уши и темнота, и Дракон. — Ты сможешь, ты победишь, ты одолеешь.
«Кого?»
— Себя, прежде всего и только — себя. Остальное и остальные не имеют значения.
«Как это вы дружно…»
Кор Дарбе охнул, приняв грудью метко пущенный сверху булыжник. Пошатнулся, но устоял. Яростно вздёрнул Алиедору выше, к самым зубцам, где уже скрежетала столкнувшаяся сталь.
Варвары атаковали замок в одном-единственном месте. Казалось бы, осаждённым не составит труда отбить атаку — собрать всех способных носить оружие, сбить, оттолкнуть лестницы, изрубить успевших прорваться на парапеты…
Но Алиедора знала — этот бой не будет честным. Если бы варвары шли на смерть во имя своего Дракона, шли бы и умирали, принимая сталь грудью, меняя одного за одного и расплачиваясь собственной кровью — может, и была б за тобой своя правда, Белый, живущий в облаках.
Но ты простёр над ними свою длань. Ты слишком нетерпелив. Ты дал Гнили течь в их жилах, как и в моих.
И преступил закон.
Чем они заплатили за неуязвимость и невероятную удачу, заставляющую стрелы и камни лететь мимо?
«Ты изуродован. Мы изменены», — говорил Дарбе несчастному Метхли.
Изменены.
Куклы и игрушки силы, вмешавшейся открыто в дела этого мира.
Полно, Алиедора, твои ли это мысли? Что вырвало тебя из привычного бытия, в какую капсулу заключило? Твоё тело ещё карабкается по последним ступеням, а разум — разум предаётся отвлечённым умствованиям?
Серые камни у самых глаз. Стена. Зубцы. Кор Дарбе уже протискивается в бойницу.
Цепь тащит и тащит наверх.
Больно. Алиедору словно режут пополам, и это — единственное живое чувство.
Ложь. И тут тоже ложь. Ничего, кроме лжи. Могущественная сущность мухлюет, словно ярмарочный шулер.
Верна одна лишь смерть. Только ей ещё можно верить…
Кор Дарбе напирал, широко крестя воздух перед собою мечом. Алиедору тащило следом, и она не заметила, как сзади к ней подобрался копейщик.
— Обернись! — разом взвыли и Дракон, и подземная Тьма.
Выпученные глаза под низким наличьем, скрывающим лоб. Раззявленный, разорванный криком рот. И копьё, наконечник, летящий прямо в лоб Алиедоре.
«Как же так? Я ведь должна жить, я не могу так!»
Пустота, внутри всё оборвалось. «Этот хочет меня убить — значит, он умрёт, как должны умереть трёхглазый Метхли, старый сенор Деррано, Байгли, Дигвил…»
Перед штурмом Алиедоре сунули в руки меч — или, вернее, мечик, явно сделанный для мальчишки-подростка, сына кого-то из меодорской знати, и неведомым путём оказавшийся среди добычи варваров.
Она отмахнулась — неловко, кое-как попытавшись уклониться от летящего стального оголовка и отшибить в сторону древко.
Нет, тебе не помогут. Ты или убьёшь, или умрёшь.
Наконечник прошёл у неё над плечом, острый край обжёг кожу на скуле.
Доньята столкнулась взглядом с безумным взором копейщика.
У того раскрылся рот.
— Да никак это ж сама… — начал было он, но Алиедора уже не могла остановиться. По щеке и шее текла кровь, обжигавшая, словно кипяток. Взвизгнув, доньята прыгнула, насколько позволяла цепь. Мечик вонзился воину в низ живота, проскользнув под кольчужной рубахой.
Копейщик взвыл, схватился за пах, согнулся и рухнул с парапета вниз.
Девчонка-маркитантка, наёмник, мальчишка-раб и теперь — воин, служивший её отцу, защищавший её, Алиедоры, собственный дом.
По шее от текущей крови вверх, по щекам, словно карабкались языки пламени.
И сильно, очень сильно пахло Гнилью.
Почему-то за спиной кора Дарбе не оказалось ни одного из его воинов. А на Алиедору разом кинулись двое, наставив копья. Третий, воин в высоком закрытом шлеме, вдруг запрокинул голову, шумно втянул воздух — так, что услыхала даже доньята, — и закричал, закричал именно то, что обязан был: