Алиенист
Шрифт:
А под стенами мы обнаружили Маркуса Айзексона и Сайруса Монтроуза – они стояли подле человека в длинном пальто, который сжимал в руках широкополую шляпу. На пальто красовалась бляха, но сейчас она не выглядела символом власти: человек сидел на штабеле досок и тяжело дышал, а лицо его располагалось прямо над заботливо подставленным ведром. Маркус пытался задавать ему какие-то вопросы, но мужчина был в шоке. Когда мы подошли ближе, Маркус и Сайрус кивнули.
– Смотритель? – спросил я, скорее утвердительно.
– Да, – ответил Маркус. Его голос просто звенел от волнения, но он старался держать себя в руках. – Он обнаружил тело около часа ночи, на крыше. Обычно он совершает обход каждый час или около того. – Маркус наклонился к человеку. – Мистер Миллер? Я собираюсь сходить наверх. Побудьте пока здесь, а когда придете в себя, присоединяйтесь. Но ни в коем случае не уходите. Хорошо?
Человек поднял голову – на его смуглом, обветренном лице отпечатался ужас – и бессмысленно кивнул. После чего опять быстро склонился над ведром, но теперь его не вырвало. Маркус обернулся к Сайрусу:
– Проследите, чтобы он никуда не делся, Сайрус. Мы добились от него еще не всех ответов.
– Прослежу, детектив-сержант, – ответил Сайрус, после чего мы втроем – Сара, Маркус и я – устремились внутрь через монументальные черные ворота Кэсл-Гарден.
– Человек невменяем, – пробормотал Маркус, кивая в сторону смотрителя. – Из него я смог вытянуть только истерическую клятву, что в четверть первого тела там не было, а парадные двери стояли на запоре. Задние двери стянуты цепями, я проверил – и в замках никто не ковырялся. Боюсь, все это напоминает мне случай с «Парез-Холлом», Джон. Ни туда, ни сюда хода нет, но кому-то удалось проникнуть.
Переделка внутреннего убранства Кэсл-Гарден завершилась только наполовину. На первом этаже среди всей дранки, штукатурки и банок с краской уже стояли гигантские стеклянные емкости – некоторые не вполне собраны, некоторые закончены, но не наполнены водой, а кое-где уже плескались предназначенные им обитатели: разнообразные экзотические рыбы, чьи широко распахнутые глаза и пугливо-резкие движения, казалось, подтверждали, что они прекрасно осознают всю жуть случившегося. Несколько тусклых рабочих ламп отбрасывали на их чешую блики, заставляя ее вспыхивать серебром и бриллиантами, отчего рыба выглядела насмерть перепуганной публикой, рвущейся из этой обители смерти в такие темные глубины, где неведомы ни люди, ни их жестокость.
По старой лестнице мы поднялись на стену форта и оказались выше каркаса, возведенного над старыми бастионами, чтобы накрыть дворик. В центре крыши высилась десятиугольная сторожевая башня – на каждой грани ее имелось по два окна, и с нее открывался великолепный вид на порт Нью-Йорка и пока еще новую Статую Свободы Бартольди на острове Бедло.
Неподалеку от края крыши со стороны берега стояли Рузвельт, Крайцлер и Люциус Айзексон. Рядом с ними на деревянной треноге была установлена большая квадратная фотографическая камера, а перед нею, в свете еще одной переносной лампы, лежала причина нашего переполоха. Крови было столько, что ее без труда можно было разглядеть даже оттуда, где остановились мы с Сарой.
Внимание Люциуса было целиком поглощено телом, Крайцлер и Рузвельт напротив – отвернулись и оживленно о чем-то спорили. Завидев нас, Крайцлер тотчас двинулся навстречу; Рузвельт шел следом, качая головой. Маркус стал передвигать камеру, когда Ласло обратился к нам с Сарой:
– Судя по состоянию тела, – сказал он, – у меня не остается никаких сомнений, что это работа нашего подопечного.
– Первым здесь оказался патрульный с Двадцать седьмого участка, – добавил Теодор. – Он опознал мальчика, сказав, что помнит его по «Золотому Правилу», где часто его видел, но, к сожалению, не смог вспомнить его имени. – (Клуб отдыха «Золотое Правило» был домом терпимости на Западной 4-й улице и специализировался на мальчиках-проститутках.)
Крайцлер положил Саре руку на плечо и сказал:
– Это не самое приятное зрелище.
– Я и не ожидала другого, – ответила она. Ласло внимательно наблюдал за ее реакцией.
– Я бы хотел, чтобы вы помогли детектив-сержанту с составлением картины преступления, он в курсе насчет вашей медицинской подготовки. Скоро здесь будут окружные следователи, а нам до их прибытия предстоит сделать немало.
Сара снова кивнула, набрала воздуха в грудь и двинулась к Люциусу и телу. Крайцлер заговорил со мной, но я прервал его и сделал несколько шагов за Сарой, когда та направилась к сияющей сфере электрического света в углу крыши.
Тело принадлежало мальчику с кожей оливкового цвета, аккуратными семитскими чертами лица и густыми черными волосами на правой стороне головы. С левой стороны часть скальпа была безжалостно сорвана, обнажая блестящую поверхность черепа. В остальном увечья были идентичны следам, оставшимся на теле Джорджио Санторелли (разве что ягодицы не были отрезаны, как в том случае), глаз не было, гениталии также находились во рту жертвы, торс исчерчен глубокими ранами, запястья связаны, хотя правой руки у мальчика не было. Крайцлер прав – сомневаться в авторстве этой ужасной картины не приходилось. Подпись четкая. Знакомые ужас и тоска, уже посещавшие меня на Вильямсбургском мосту, вызванные отчасти возрастом жертвы, отчасти той жестокостью, с которой убийца обошелся с телом, грубо связав его и швырнув на землю, вернулись и сдавили мне грудь, пробежавшись холодной дрожью по спине.
Я внимательно наблюдал за Сарой, не делая, впрочем, попыток подойти ближе, но готовый оказать помощь, однако не желая, чтобы она знала, будто я ожидаю от нее такого приступа. Когда она увидела тело, глаза ее расширились, а голова заметно дернулась. Она плотно сжала руки, сделала еще один глубокий вдох и остановилась рядом с Люциусом.
– Детектив-сержант? – сказала она. – Доктор Крайцлер сказал, что я могу оказаться полезной.
Люциус поднял голову и с уважением глянул на Сару, после чего утер пот со лба платком.
– Да. Спасибо вам, мисс Говард. Начнем, пожалуй, со скальпа… Я вернулся к Рузвельту и Крайцлеру.
– До чего храбрая девочка, – произнес я, но никто из моих собеседников не стал развивать эту тему.
Крайцлер хлопнул меня по груди газетой и резко произнес:
– Ваш приятель Стеффенс написал замечательную статью для утренней «Пост», Джон. Как, как можно было совершить такую глупость, объясните мне?
– Этому не может быть оправданий, – угрюмо отозвался Рузвельт, – я могу только предполагать, что Стеффенс считает, будто пока он не открыл вашего участия в деле, доктор, – все в порядке вещей. Но первое, что я сделаю сегодня утром, когда приду на работу – вызову его к себе и, черт побери, объясню ему всю серьезность ситуации!