Аллекта
Шрифт:
– Что ты имеешь в виду?
– Если хочешь, чтобы тебя запомнили – обидь. Можно десятки раз спасать жизнь человеку, и он об этом не вспомнит. Но достаточно один раз обидеть, и он этого никогда не забудет. Даже, если снова спасешь ему жизнь. Что касается детей, то самое главное для ребенка – умение выжить в руках родителей.
Последний ребенок вышел из болота и направился за остальными. Волосы Аллекты вновь стали светлыми. Она протянула руку, и мы пошли вслед за детьми.
Погода в долине не изменилась. Она по-прежнему казалась пасмурной, а небо черным и глубоким, словно из ночного неба убрали все светила. Я шла за Аллектой, по тропинке протоптанной
– Почему они плачут? – спросила я.
– Они последний раз видят своих детей.
– Почему тогда дети выглядят счастливыми?
– Они на самом деле счастливы. Как им еще выглядеть?
В этот момент дети начали по очереди прыгать с обрыва в реку. Плач взрослых перешел в оглушающий вой. Я побежала к обрыву. Расталкивая взрослых, я испугалась от того, что не могла разглядеть их смазанные лица. Я посмотрела на тот берег и увидела как дети прыгают в воду и течение уносит их. На берегу оставалось несколько детей. Я хотела их остановить, но смогла только закричать от безысходности:
– Остановитесь! Прошу!
– Мы нашли счастье! – кричат последние дети и умирают.
Взрослые расходились, а я наблюдала как они входят в стены, оставляя после себя уменьшающуюся тень во льду. Мы остались вдвоем.
– Куда их унесло течение? – спросила я.
– Туда же, откуда принесло.
– Река Лета?
– Да. Все закономерно.
Я молча смотрела на реку некоторое время, а потом спросила:
– Неужели смерть, это то счастье, которое они искали?
– Да, для них жизнь – величайшее разочарование, а смерть – величайшее счастье, – ответила Аллекта и добавила: – Только они так и не смогли понять самого главного.
– Чего?
– Что счастье – это мимолетное заблуждение.
– Получается, что река Лета, это река жизни и смерти?
– Можно выразиться и так.
– Но я не понимаю, почему она из крови?
– Потому что она течет под землей.
– И?..
– А из чего, по-твоему, она должна быть? Люди на протяжении всего своего существования бессмысленно проливают кровь. Земля впитала и продолжает впитывать столько крови, что глупо надеяться, что подземная река будет чистой, как родник.
Пещеру начало трясти. По льду поползли трещины, и он начал осыпаться. Река замерзла, треснула и разъединилась, образовав глубокую пропасть. Я не удержалась на обрыве и упала на замерзшую реку, а потом скатилась к пропасти. Я весела уцепившись двумя руками за край и кричала:
– Аллекта! Помоги!
Аллекта села на колени и прижала мои ладони ко льду. Затем наклонилась и сказала:
– Запомни: есть вещи страшнее смерти!
– Какие? – крикнула я, и увидела как волосы Аллекты плавно от корней к кончикам становятся черными.
– Жизнь, например! – прошептала она и отцепила мои пальцы ото льда.
Я медленно падала в бездну. Я кричала изо всех сил, но не могла произнести ни звука. Я смотрела на черноволосую Аллекту и поняла, что в ней напугало меня в первый раз.
4
Рассвет освещал спальню, когда я проснулась. Часы показывали 3:45. Я старалась вспомнить то, что приснилось, но в памяти возникали только фрагменты: девочка, спуск в пещеру, лед и мутные обрывки происходящего, которые не могла уловить и составить во что-то понятное. Только падение в бездну помнилось отчетливо, после чего сразу проснулась.
Я приехала к отцу, чтобы поделиться радостными новостями. Он обрадовался тому, что станет дедушкой, но сочувствовал мне. Отец жил в те времена, когда семья должна была быть полной. И он не понимал современного культа «Пробников». Пробник – именно так он называл ребенка из пробирки, и считал это аморальным. Стоит отметить, что моя беременность никак не связанна с «Пробниками», но его это не волновало.
Мы сидели за столом, и пили чай. Смотря в окно, я увидела девочку, и дыхание замерло. Она шла по дорожке одетая, как первоклассница на первое сентября. Длинные светлые волосы, на голове два белых бантика, рюкзак на спине, а в руках яркий, белый букет. Мне стало страшно. Я вспомнила образ девочки из сна и прошептала:
– Ты хочешь, чтобы я жила в таком мире?
– Что? – спросил отец.
Он посмотрел на меня, и увидел испуганные глаза, потом перевел взгляд в окно и спросил:
– Что тебя напугало, милая?
– Первоклассница.
– Сегодня первое сентября. Да и вообще, что страшного в первоклассниках?
– Ничего, – прошептала я.
Девочка ушла с поля зрения, а я перевела взгляд на отца, и добавила:
– С беременностью, я совсем перестала следить за окружающим миром.
– А девочка здесь причем?
– Я точно не знаю, но мне кажется, что она приснилась мне сегодня.
– Кошмары?
– Не знаю. Но она меня напугала. Не могу точно вспомнить. Только обрывки и фраза «…ты хочешь, чтобы я жила в таком мире?»
– Ты просто переволновалась. Это всего лишь первоклассница.
– Да, но почему она шла одна? Первое сентября все-таки.
– Это конечно ужасно, но нужно признать: вот оно светлое будущее к которому мы усердно шли – дети теперь сами по себе и сами за себя.
– И воспитание детей – дело рук самих детей, – со смехом сказала я.
– Да, – подтвердил отец и тоже рассмеялся.
Он больше не знал, что сказать мне, но ему как никогда хотелось поговорить. Отец вспомнил предание, которое рассказывали друг другу женщины во времена его бабушек.
– Моя бабушка рассказывала о том, что в день зачатия к женщине в сновидение приходит будущий ребенок, но запоминается только пол.
– Та безумная бабушка, которая оставила тебе странные часы?
– Да, ее считали безумной, но многие прислушивались к ней. Она говорила, а это было давно, что существует три фазы сна и шесть стадий сна. Первая фаза – «Медленный сон», состоящий из четырех стадий; вторая фаза – «Быстрый сон», состоящий из одной стадии; третья фаза – «Редкий сон» или «Сознательный сон», а в простонародье «Залетный сон», состоящий из одной стадии. Твоя прабабушка утверждала, что первый сон после зачатия имеет три фазы и шесть стадий сна. И именно в «Залетном сне», будущая мать видит своего ребенка. Самое главное это то, что она умерла в 1939 году, а фазу «Быстрого сна» открыли только в 1953 году. Третью фазу доказать не смогли. Странно, да?