Алмаз раджи. Собрание сочинений
Шрифт:
– Господи, помилуй нас грешных! – пробормотал Аттерсон.
Энфилд только задумчиво кивнул и безмолвно двинулся дальше.
Последняя ночь
Как-то вечером, когда Аттерсон после обеда посиживал у камина, к нему явился старый слуга Пул.
– Что случилось, Пул? – воскликнул нотариус и, еще раз взглянув на слугу, добавил: – Что с вами? Уж не болен ли доктор?
– Мистер Аттерсон, – сказал слуга, – дело совсем плохо.
– Садитесь же, выпейте глоток вина, – проговорил нотариус, – и объясните мне спокойно, что случилось.
– Вы ведь знаете
– Любезный Пул, – заметил нотариус, – прошу вас, говорите яснее. Чего именно вы боитесь?
– Целую неделю я боюсь, – угрюмо продолжал Пул, словно не слыша вопроса Аттерсона, – и больше не могу этого выносить.
Весь облик старого слуги как бы подтверждал его слова; он и держался, и говорил не так, как обычно. С того мгновения, когда Пул заговорил о своем ужасе, он ни разу не взглянул в лицо Аттерсону – просто сидел, держа нетронутый стакан с вином на колене и не поднимал глаз от пола.
– Я больше не могу этого вынести, – повторил слуга.
– Я вижу, Пул, – заметил нотариус, – что у вас есть веские основания бояться. Я давно замечаю, что в доме доктора творится неладное. И все-таки постарайтесь внятно объяснить, что там происходит.
– Мне кажется, там произошло преступление, – хрипло выдавил Пул.
– Преступление! – воскликнул нотариус с раздражением в голосе, так как сильно встревожился. – Какое именно преступление? Что вы хотите этим сказать?
– Не решаюсь, сэр, – последовал ответ. – Но, может быть, вы пойдете со мной и посмотрите сами?
Аттерсон молча поднялся с места, взял шляпу с вешалки и накинул плащ, попутно заметив на лице дворецкого выражение неописуемого облегчения. Не в меньше степени удивило его и то, что стакан, который Пул водворил обратно на стол, остался полон.
Стоял холодный мартовский вечер с резким, пронизывающим ветром; бледный серпик луны выглядел опрокинутым, словно ветер уронил его. По небу неслись клочья легких, полупрозрачных облаков. Ветер был так силен, что мешал говорить и обжигал лицо. Казалось, он смел всех прохожих с улиц, которые сегодня выглядели по-особому голыми и безлюдными. Еще никогда ему не доводилось видеть этот район Лондона таким пустынным.
Пустынность эта угнетала нотариуса, ибо никогда еще он не испытывал такой настоятельной потребности видеть вокруг себя людей. И как он ни пытался себя переубедить, волей-неволей им овладело тягостное предчувствие непоправимой беды.
Когда Пул и нотариус выбрались на небольшую площадь, на них обрушился порыв ветра, поднявший клубы ледяной пыли; чахлые деревья за оградой сада хлестали друг друга голыми ветвями. Пул, все это время державшийся на пару шагов впереди, вдруг остановился посреди мостовой и, несмотря на холод, снял шляпу и отер взмокший лоб красным носовым платком. Вовсе не ходьба разгорячила старика; по-видимому, пот этот был следствием страха и душевной муки, так как лицо его оставалось бледным, а голос, когда он заговорил, был сиплым и прерывистым.
– Ну, сэр, – сказал слуга, – вот мы и на месте. Дай Бог, чтобы за это время не случилось беды.
– Аминь, – ответил нотариус.
Дворецкий осторожно постучал, дверь приоткрылась, и кто-то негромко
– Это вы, Пул?
– Я, – отозвался старик. – Открывайте!
Прихожая была ярко освещена, в камине пылал огонь, а у огня, словно овцы, жались все слуги доктора – и мужчины, и женщины. При виде мистера Аттерсона горничная истерически всхлипнула, а кухарка с воплем «Благодарение Господу! Это мистер Аттерсон!» бросилась к нотариусу, будто намереваясь заключить его в объятия.
– Как же так? – кисло проговорил нотариус. – Почему вы все здесь? Это непорядок, и ваш хозяин, я полагаю, будет недоволен.
– Они все тоже боятся, – сказал Пул.
Слуги молчали, никто не возразил дворецкому, и только молодая горничная, больше не в силах сдерживаться, зарыдала в голос.
– А ну-ка, прекрати! – прикрикнул на нее Пул с яростью, показывавшей, насколько взвинчены его собственные нервы. К тому же, едва раздались рыдания девушки, все вздрогнули и как один повернулись к двери, ведущей в хозяйские комнаты, с таким видом, словно ожидали чего-то ужасного.
– Подай мне свечу, – продолжал дворецкий, обращаясь к кухонному мальчишке, – и мы мигом со всем этим покончим!
После этого он попросил мистера Аттерсона следовать за ним и через черный ход вывел его во двор.
– А теперь, сэр, – сказал он, – постарайтесь идти бесшумно: я хочу, чтобы вы все слышали, но чтобы вас никто не услышал. И вот еще что, сэр: если он вдруг пригласит вас войти, ни за что не входите.
Нервы мистера Аттерсона при этом неожиданном повороте так вздрогнули, что он едва не потерял равновесие; однако, собравшись с духом, нотариус все же последовал за дворецким в лабораторию и, миновав анатомический театр, по-прежнему заставленный ящиками, столами и химической посудой, приблизился к лестнице. Тут Пул подал ему знак остановиться и слушать, а сам, поставив свечу на пол и сделав над собой огромное усилие, поднялся по ступеням и робко постучал в дверь, обитую красным сукном.
– Сэр, вас желает видеть мистер Аттерсон, – сказал он громко и тут же махнул нотариусу, предлагая ему прислушаться к ответу, который должен был последовать.
Из-за двери донесся чей-то жалобный и раздраженный голос:
– Скажите ему, что я никого не принимаю!
– Слушаюсь, сэр, – отозвался Пул почти с торжеством и, прихватив свечу, вывел мистера Аттерсона во двор, а оттуда направился с ним в кухню. Огонь в большой плите давно погас, и по полу сновали тараканы.
– Сэр, – спросил дворецкий, пристально глядя мистеру Аттерсону прямо в глаза, – это был голос моего хозяина?
– Мне кажется, он очень изменился, – ответил нотариус, побледнев, но не отводя взгляда.
– Изменился? Еще бы! – сказал дворецкий. – Неужто я, прослужив здесь двадцать лет, не узнал бы голоса хозяина? Нет, сэр, нет! Нашего хозяина убили; это случилось восемь дней назад, когда мы внезапно услышали, как он неистово воззвал к Богу; а что там теперь находится вместо него и почему оно там остается… Нет, это просто вопиет к небесам, мистер Аттерсон!
– Вы говорите странные вещи, Пул. Это какая-то нелепая ошибка, любезный, – ответил мистер Аттерсон, прикусывая палец. – Допустим, произошло именно то, что вы предполагаете – доктор Джекил был… ну, скажем… убит. Но зачем убийце оставаться на месте преступления? Этого просто не может быть, потому что противоречит здравому смыслу.