Алмаз раздора. До и после Шерлока Холмса [сборник] [с илл.]
Шрифт:
— Отойди от окна, Хильда, — сказал он. Затем он нежно поцеловал ее в лоб, словно девочку. — Прощай, дорогая, — прошептал он. — Будь счастлива.
— Но ты же последуешь за мной, Перси?
— Или пойду пред тобою, — ответил он с грустной улыбкой. — Ну же, дорогая, обвяжись веревкой. Да хранит тебя Господь!
Он опускал ее очень медленно, как можно дальше высунувшись из окна, чтобы сократить ее падение хотя бы на метр. Она храбро и спокойно посмотрела на лежавшую внизу перину, свела ноги вместе, и стрелой упала прямо посередине ее. Услышав радостные крики, он понял, что она цела и невредима. В то же мгновение позади него раздался громкий треск, и в спальню с ревом ворвался огромный язык пламени. Полковник стоял, окаймленный оконным проемом, и смотрел на толпу. Он оперся плечом о край окна и опустил голову, словно погрузившись
Таков оказался выбор полковника. В протоколе дознания в графе «Причина смерти» стояло «Несчастный случай при пожаре», ходили многочисленные разговоры и пересуды о том, что он потерял сознание от удушья или поскользнулся, но среди всех была, по крайней мере, одна женщина, которая могла поведать о том, на какое самопожертвование способен истинно любящий человек.
ГЛАС НАУКИ
Миссис Эсдейл из Линденса, пригорода Берчиспуля, славилась своими выдающимися научными достижениями. Являясь секретарем женского отделения местного Эклектического общества, она ослепительно сияла на небосводе науки. Ходили даже восхищенные слухи, что во время лекции профессора Томлисона с глубокомысленным названием «О перигенезисе пластических трансформаций» она единственная из всех женщин в аудитории нашла в себе силы выслушать лектора до того места, когда он полностью огласил название доклада. В пасторальном уединении Линденса она поддерживала Дарвина, смеялась над Майвартом, подвергала сомнению Геккеля и скептически качала головой над трудами Вайссманна со столь глубоким знанием предмета, что это снискало ей искреннее уважение университетских профессоров и вызывало ужас у тех немногих студентов, что отважились посетить ее ученый, но вместе с тем гостеприимный дом. У миссис Эсдейл, конечно же, имелись хулители и недоброжелатели, что является привилегией любого человека, обладающего исключительными достоинствами. Досужие дамские язычки судачили о лихорадочном зазубривании целых статей из энциклопедий и учебников перед каждым ученым собранием, а также о том филигранном искусстве, с которым в ее доме все разговоры тотчас переводились на темы, знакомые хозяйке. Имели место даже сплетни, что ее блестящие речи писались мужским почерком и эти выступления сия честолюбивая дама заучивала наизусть, впоследствии оглашая их как импровизированное дерзновенное проникновение в самые неизведанные области современной науки.
Поговаривали также, что все эти информационные массивы время от времени наслаивались друг на друга в голове ученой дамы, так что к великому недоумению слушателей после лекции по энтомологии она вдруг углублялась в геологические дебри. Все это, разумеется, было досужей болтовней злых языков, поскольку все хорошо знавшие ее единодушно соглашались, что миссис Эсдейл — очаровательнейшая и умнейшая особа.
Было бы странно, если бы она не пользовалась известностью среди местных ученых и естествоиспытателей, поскольку ее чудный дом, ухоженный сад и радушное гостеприимство, которое может дать ежегодный доход в две тысячи фунтов, всегда были в их распоряжении. На дивных лужайках летом, а зимой у камина в гостиной велись интеллектуальные беседы о микробах, лейкоцитах и стерилизации бактерий. Именно там худощавые, аскетичные материалисты из Университета провозглашали торжество Жизни, в пух и прах разбивая закоснелых конформистов и тучных церковников из Собора. В разгар пафосного и бескомпромиссного спора, когда фундаментальная наука яростно обрушивалась на зыбкую веру, одно слово умной вдовы или же невинная перебранка о ключах, в самый подходящий момент поднятая ее хорошенькой дочерью Роуз, тотчас же возвращали жизнь к ее всегдашней гармонии.
Роуз Эсдейл только что исполнилось двадцать лет, и она считалась одной из красавиц Берчиспуля. Ее лицо, возможно, было слишком вытянутым, чтобы соответствовать канонам совершенства, но оно отличалось приятным выражением красивых глаз и восхитительным, здоровым румянцем. Ни для кого также не было секретом, что по завещанию отца ей причиталось пятьсот фунтов в год в полное ее распоряжение. С такими достоинствами и преимуществами девица куда более скромного звания, чем Роуз Эсдейл, привлекла бы в провинциальном городе всеобщее внимание.
В небольшом частном доме весьма нелегко организовать «научный салон», тем не менее мать и дочь не спасовали перед трудностями. В то утро, когда я писал эти строки, они сидели, обозревая результаты своих трудов и радуясь тому, что единственное, что им осталось сделать, — принимать поздравления своих многочисленных друзей.
С помощью Руперта, сына хозяйки дома, в Берчиспуле и его окрестностях были собраны все предметы, представлявшие научный интерес. Теперь они украшали длинные столы, расставленные по всей гостиной. Впрочем, всевозможные экспонаты, буквально заполонившие все комнаты, предназначенные для приема ученых гостей, за недостатком места перенесли вниз по широким ступеням и разместили в столовой и в коридорах. Вся вилла превратилась в музей. Огромная коллекция, включавшая образцы флоры и фауны с Филиппинских островов, трехметровый панцирь галапагосской черепахи, лобную кость горного быка, добытого капитаном Чарльзом Бизли на охоте в тибетских Гималаях, желатиновую культуру палочки Коха и великое множество других ценных вещей, располагалась на столах, которые две дамы любовно обозревали в то утро.
Дж. Стюарт. Леди Голасмит в «пежо» в Булонском лесу
— Мама, у тебя все получилось просто замечательно, — заметила юная леди, наклонив шею, чтобы запечатлеть на щеке матери восторженный поцелуй. — Сколько трудов ты положила, чтобы все это обустроить.
— Думаю, вот так будет в самый раз, — довольно промурлыкала миссис Эсдейл. — Очень надеюсь, что фонограф не подведет и будет работать как надо. Ты ведь знаешь, что на последнем заседании Британского биологического общества я уговорила профессора Стандертона специально для записи повторить его замечания о происхождении червеобразной медузы.
— Как же это все-таки забавно! — воскликнула Роуз, смотря на большой, похожий на ящик, аппарат, стоявший в центре гостиной на почетном месте. — Подумать только, что эта коробка из дерева и железа начнет говорить как человек!
— Ну, далеко не как человек, дорогая. Разумеется, эта штуковина не скажет ничего больше того, что говорят в нее. И тебе заранее известно, что от нее можно ожидать. И я все-таки очень надеюсь, что она заработает без сбоев.
— Ей займется Руперт, когда вернется из сада. Он разбирается во всех этих машинах. Ах, мама, я так волнуюсь.
Миссис Эсдейл озабоченно посмотрела на дочь и ласково погладила ее по пышным каштановым волосам.
— Я понимаю, — кивнула она, пытаясь успокоить Роуз. — Я все понимаю.
— Мама, нынче вечером он ждет ответа.
— Поступай, как тебе велит сердце, дитя мое. Я уверена, что ты будешь руководствоваться осмотрительностью и здравым смыслом. В подобных вещах я не имею права что-либо тебе диктовать.
— Мам, ты такая у меня хорошая. Конечно, как говорит Руперт, мы очень мало знаем о Чарльзе… то есть о капитане Бизли. Но опять же, мам, знаем мы его только с лучшей стороны.
— Именно так, дорогая. Он музыкален, весьма начитан, с добродушным характером и, безусловно, очень хорош собой. Кроме этого, из его разговоров можно заключить, что он вращается в самых высоких кругах.
— Да, в Индии на самом верху. Он был близким другом генерал — губернатора. Ты сама слышала, что он вчера говорил о семействе Дарси, о леди Гвендолен Ферфакс и о лорде Монтегю Гросвеноре.
— Ну что ж, дорогая, — безропотно произнесла миссис Эсдейл. — Ты уже достаточно взрослая, чтобы знать, чего ты хочешь. Я не буду пытаться навязать тебе свою волю. Со своей же стороны я возлагаю надежды на профессора Стерза.