Алмаз раздора. До и после Шерлока Холмса [сборник] [с илл.]
Шрифт:
По ее расчетам, время приближалось к одиннадцати вечера, так что оставалось чуть больше часа до того момента, когда маньяк начнет осуществлять свой зловещий замысел. Ожидание становилось нестерпимым. Она лежала, закрыв глаза и отсчитывая секунды, и ждала, когда же вновь прозвучит далекий рожок. Но вокруг царила тишина кладбища.
Медленно текли минуты. Минуло полчаса, но ее спасители, казалось, сквозь землю провалились. Прошло еще пятнадцать минут, и безумец, любовно оглядев результаты своих трудов, приступил к последним приготовлениям. С помощью кремня и кресала он развел огонь, а затем поджег сухой мох и щепки, лежавшие под сложенными горкой дровами. Сухие смолистые поленья с треском занялись,
и длинные языки пламени метнулись к краям жертвенного камня. Маньяк подошел к двери хижины.
— Время пришло, дева! — торжественно объявил он.
Вы только представьте себе это жуткое зрелище! Взметнувшийся к небу столб огня, пляшущие на скалах тени елей и языческих камней, а на фоне пламени — безумец в разодранном балахоне, наклонившийся над съежившейся от ужаса девушкой! Он совсем было собрал— разрезать веревки, как вдруг у входа в лощину раздалось звонкое пение рожка и громкий гомон голосов. Спасательный отряд заметил полыхавший костер.
Друид заметался, словно загнанный в угол зверь.
— Поздно! — проревел он. — Слишком поздно! Судьба твоя предрешена, и ты умрешь!
Он схватил скамью с лежавшей на ней ничком девушкой и с невероятной быстротой побежал к костру, где он положил ее ряде с бушевавшим пламенем и достал из-за пазухи свой длинный нож. Последнее, что запомнила моя невеста, — это искаженное яростью лицо, безумные горящие глаза и занесенное над ней сверкающее лезвие ножа.
Когда она пришла в себя, ее окружали улыбающиеся лица друзей. Голова ее покоилась на моей груди, и первым произнесенным ее словом было мое имя. Чуть педаль лежал друид с кровавой раной в голове. Сам не пойму, как я умудрился сломать трость о его череп. Понимаете, все произошло спонтанно, и опоздай я хоть на секунду этот безумец пронзил бы ей сердце.
Мы со всей возможной осторожностью перенесли ее на постоялый двор в Лландуране, но на следующий день у нее началась мозговая лихорадка, и несколько недель она находилась между жизнью и смертью. Все пережитое так сильно сказалось на ее здоровье, что малейшее напоминание о тех событиях наносит ей душевную травму. Вот почему я тщательно скрываю от нее все, что касается происшествия с доктором Прайсом.
— А что же друид? — спросил я.
— О, им оказался весьма известный историк и археолог. На почве своих изысканий он тронулся умом, и его поместили в психиатрическую лечебницу. Однако за полгода от описанных мной событий ему удалось оттуда бежать, после чего он как в воду канул. Очевидно, он укрылся в том горном ущелье, где стал совершать языческие обряды. Он охотился на диких коз и питался тем, что удавалось добыть.
— И что с ним сталось дальше?
— А вот это самое загадочное во все этой истории. Не знало, то ли от моего удара у него в голове шарики встали на место, то ли еще что… Но факты таковы, что когда он очухался, он вновь сделался нормальным, как мы с вами, и, насколько мне известно, таковым и остался. Его какое-то время подержали в лечебнице, опасаясь рецидива, но, в конце концов, выпустили. Тсс! Кажется, она просыпается. Да уж, судя по всему, следующая сессия парламента выдастся на редкость веселой! А ты как думаешь, дорогая?
КОНЕЦ ДЖОНА
«ДЬЯВОЛА» ХОУКЕРА
На углу улицы Друри Лейн есть прелюбопытная лавка гравюр и эстампов. Открыв тяжелые дубовые двери и оказавшись внутри, где царит полумрак и пахнет музейной пылью, вы словно попадаете в коридор, ведущий в прошлое, потому как здесь повсюду вас окружают картины минувших дней. Но особенно мне нравится тот столик, что слева, на котором в некоем хронологическом порядке лежит большая стопка портретных гравюр. Здесь те’ кто стоял у трона королевы Виктории, тогда еще совсем юной, — Мельбурн, Пиль, Веллингтон. Далее идет время виконта Дорсей и леди Блессингтон, еще дальше — длинная череда фаворитов — советников и временщиков; среди них выделяется великий и в то же время малоизвестный, державшийся в тени Джон Дойль, который в свое время по существу и управлял страной. Почти в самом низу — блестящие щеголи и знаменитые боксеры времен регентства — самодовольный Джексон, здоровяк Крибб, бонвиван Браммелл, круглолицый Олвейни. И тут вам, возможно, попадется лицо, на котором ваш взгляд поневоле задержится дольше, чем на других. Оно вполне могло сойти за лик Мефистофеля — тонкое, смуглое, вытянутое, с густыми бровями и резким, пронизывающим насквозь взглядом горящих глаз. На раскрашенной гравюре этот человек изображен в полный рост — высокий, прекрасно сложенный, с широкими плечами и узкой талией. Одет он в застегнутый на все пуговицы зеленый камзол, бриджи из оленьей кожи и высокие сапоги. Внизу надпись: «Сэр Джон Хоукер». Это и есть легендарный «Дьявол» Хоукер.
Всю свою короткую, но полную приключений жизнь, финал которой мы опишем позднее, Хоукер был настоящим возмутителем спокойствия. Люди далеко не робкого десятка буквально шарахались от его яростного, надменного и злобного взгляда. Он был знаменитым фехтовальщиком и великолепным стрелком. Достаточно сказать, что он трижды попадал прямо в коленную чашечку соперника, нанося ему самую болезненную и увечную рану из всех возможных. Но, кроме того, он был лучшим боксером — любителем своего времени, и, как знать, если бы он посвятил себя рингу, то, возможно, его звезда засияла бы очень ярко. Его манера ведения боя отличалась исключительной жестокостью, и излюбленным развлечением Хоукера было вызывать новичков в зале у Крибба, своем любимом месте, где он давал себе волю и демонстрировал силу своих кулаков. Его самолюбивая натура тешилась тем, что Хоукер бравировал своим мастерством и одновременно причинял боль другим. Именно здесь, в залах Крибба, и начинается наш рассказ. Подобно театральному режиссеру я проведу вас по ним и постараюсь показать, что это было за место и что за люди собирались там в те славные, но кровавые и жестокие времена.
Начнем с места действия. Это дом на углу Пентон — стрит. Над широкой, зашторенной алой тканью дверью красуется вывеска «Томас Крибб. Табачная и винная торговля», увенчанная национальным гербом. Дверь ведет в отделанный плиткой коридор, по левой стороне которого открывается вход в общий зал со стойкой. За ней всегда, кроме особых случаев, царит атлетического сложения мужчина с честным, широким, чуть приплюснутым лицом. Ему помогают двое мужчин, с виду напоминающие боксеров. Они подают напитки и закуски и при этом все трое поглощают за счет заведения гораздо больше, чем требует их спортивная форма. Том уже начинает раздаваться в талии, что доставит ему с тренером немало хлопот перед очередным боем. Хотя, может статься, старина Крибб уже оставил ринг, отстояв напоследок честь Англии в поединке с темнокожим Молинэ «Чугунная Челюсть», которую он сломал ему в своей последней схватке.
Если же не сворачивать в общий зал, а идти дальше по коридору, то вскоре
покажется обитая зеленым сукном дверь с надписью «Гостиная» на
стеклянной табличке вверху. Откройте ее, и вы очутитесь в просторном удобном помещении. Пол в нем посыпан опилками, тут и там стоят деревянные кресла с подлокотниками и круглые карточные столы. В углу небольшой бар «под командованием» мисс Люси Стегг, дамы, которую можно обвинить в чем угодно, но только не в застенчивости. По стенам развешаны литографии с изображениями спортивных состязаний. В дальнем конце — вращающиеся двери с надписью «Боксерский зал», ведущие в огромную комнату с голыми стенами и обтянутым канатами боксерским рингом посередине. Стены, впрочем, не совсем голые — на них висят боксерские перчатки, принадлежащие по большей части состоятельным кутилам и искателям острых ощущений, которые берут уроки у чемпиона, уступающего лишь мистеру Джексону с Бонд — стрит.
Было довольно рано, тот памятный вечер еще не начался, поэтому Крибб сам прибирал в пустой гостиной в ожидании большого наплыва высоких гостей. За стойкой Люси лениво протирала бокалы. У входной двери за столом зеленого сукна сидел маленький человечек по имени Билли Джейкс, с остреньким сморщенным личиком — прожженный ловчила и букмекер, всегда готовый услужить: принять ставку, продать пса — крысолова или петуха для боев. За право обделывать здесь свои делишки он каждый год платил — Тому весьма кругленькую сумму. Поскольку «клиенты» еще не собрались, Билли лениво направился к бару.