Алмазная пыль
Шрифт:
Внимательно наблюдавший за ним штабс-капитан усмехнулся под своей маской и, ещё раз оглядевшись, спросил:
– Может, хочешь чего? Есть, пить или ещё чего?
– Сигарету дайте, – устало попросил Пашка.
– А вот этого тебе делать бы не стоило, – раздался уже ставший навязчивым голос, и в комнату вошёл всё тот же неутомимый старик.
– А я думал, вы отдыхать поехали. Ночка уж больно хлопотная выдалась, – проворчал Пашка, внутренне скривившись.
Больше всего ему сейчас хотелось выкурить сигарету и завалиться спать. Но видно, не судьба.
– Ребятки, прикажите нам с юношей чайку подать и перекурите пока там. И заодно пусть ему курево добудут, раз уж такое дело.
Штабс-капитан, моментально подскочив к телефону, быстро пробормотал что-то в трубку и, сделав над головой круговое движение кулаком, исчез вместе со своими подчинёнными, словно сквозь стенку просочился.
Проводив их взглядом, старик пожевал узкими морщинистыми губами и, вздохнув, повернулся к Пашке.
– Ну, как тут тебе?
– Должен признаться, удивили. Думал, опять в больничную палату загоните, – честно признался Пашка, обводя взглядом свой номер.
– Не «Шератон», конечно, но жить можно, – усмехнулся в ответ старик. – Ну а как с памятью дела?
– Пока никак. Да и времени слишком мало прошло. Я вот что подумал, может, вы мне моё досье на время оставите. Почитаю, подумаю, может, что и всплывёт.
– А сейчас что? После нашего разговора?
– Так, мелькают обрывки какие-то, как в калейдоскопе. И понять толком ничего невозможно, и голова трещать начинает.
– Я сначала со своими головастиками посоветуюсь, а там видно будет, – задумчиво ответил старик. – Ты лучше скажи, как ты опасность почуял?
– Нюхом, как собака, – усмехнулся в ответ Пашка. – Я же говорю, проснулся, а в коридоре тишина такая, аж в ушах звенит. Потом шаги, тихие такие, крадущиеся. Ну, я стул под ручку и подставил.
– То ли ты мне врёшь, как сивый мерин, то ли и вправду умеешь опасность чувствовать. Но тогда возникает вопрос, где ты этому научился? И вообще, что ты последние пять лет делал? Чем занимался?
– Не помню. Ничего не помню, – тихо ответил Пашка, низко опустив голову.
– По последним нашим данным, ты часто мелькал в зоне. Но вот как ты туда попадал и что там делал, неизвестно. Как назло, трёх наших осведомителей уничтожили одного за другим, словно на них написано было, что парни на нас работают.
– А под каким видом вы их туда забрасывали? – спросил Пашка, думая о чём-то своём.
– Выбрали самый простой вариант. Засунули в группу мародеров. А что? – с интересом спросил старик.
– Глупо. Падальщиков в зоне терпеть не могут. Отстреливают, как бешеных крыс, – проворчал Пашка, продолжая витать в своих мыслях.
– И почему это? – вкрадчиво спросил старик.
– Они в могилах роются, а в зоне остались в основном те, у кого во время Потопа близкие погибли. Местные в Рачьи Заводи даже не думают соваться, а эти лезут, словно им там мёдом намазано. Вот их и отстреливают,
– Очень интересно, – скептически проворчал старик. – Получается, все, кто попадает в зону под видом мародёров, автоматически становятся мишенями?
– Ага, – кивнул в ответ Пашка.
Из задумчивости его вывел человек в форме официанта, вкативший в номер сервировочный столик с чайником и чайным сервизом. Быстро расставив чашки и разлив чай, он выложил перед Пашкой пачку сигарет, одноразовую зажигалку и хрустальную пепельницу.
Чуть поклонившись, официант бесшумно исчез, словно растворился. Удивлённо посмотрев на дверь, Пашка растерянно спросил:
– Они у вас все сквозь стены проходить умеют? Я даже не понял, когда он дверь открыл.
– Стараемся профессионалов держать, – усмехнулся старик с заметной гордостью, и Пашка не удержался от шпильки.
– Ага, я заметил.
Скривившись, словно лимон проглотил, старик укоризненно покачал головой и мрачно ответил:
– Эх, молодёжь, когда вы только научитесь, не плюй другому в душу, тогда и тебе в неё никто в грязных сапогах не полезет.
– Ну да, как же, – криво усмехнулся Пашка.
– Понимаю, – усмехнувшись, кивнул старик. – Лезли, и не только в сапогах.
– А чего вы хотели, – пожал плечами Пашка. – Детский дом, не пансион благородных девиц. Прятать приходилось не только мысли, но и еду.
– М-да, похоже, досталось тебе по жизни крепко, если ты никому верить не хочешь, – задумчиво проворчал старик.
– А так жить проще. Нет разочарований, и не обидит никто. Правило трёх «не». Не верь, не бойся, не проси. Дерись так, чтобы противнику страшно стало, молчи и ни во что не вмешивайся. Тогда, может, и выживешь.
– А как же друзья? Приятели, просто привязанности? Ты же маленьким был, когда в детдом попал. А для ребёнка привязанность – это потребность. Или я чего-то не понимаю?
– Все не так просто, – тяжело вздохнул Пашка. – Не могу сказать, что там все подонками были, но нормальных намного меньше. Мальчишки лет с двенадцати воровать начинают, девчонки в этом же возрасте на панель выходят. А контролируют всё это несколько ребят постарше. Крыша. Они и от милиции уведут, и с клиентом договорятся, и несговорчивому педофилу перо в бок сунут.
– А учителя, воспитатели? Они-то куда смотрят?
– А что воспитатели? У всех своя жизнь, свои заботы. Думаете, им так много платят, что они за свою работу всеми конечностями держатся? Ошибаетесь. Некоторые даже специального образования не имеют. Какие из них воспитатели. И потом, подростки-то тоже разные. Один хочет учиться, а второму на школу наплевать. Ему интереснее по вокзалам бродить да красть, что попадётся. Для него это романтика. Вот и получается, что и умные, и дурные, все в одной куче. Только почему-то всегда случается так, что дурных больше и они сильнее. Вот и тянут умных назад, в болото. А взрослым там вообще никто не верит. Особенно чиновникам. Дети людей нутром чуют и сразу видят, кто вправду помочь хочет, а кто для галочки приехал.