Алмазные псы
Шрифт:
Клавэйн мягко убрал руку Иверсона со своего плеча:
– Думаю, да. Однако я надеялся, что здесь есть и нечто большее, чем просто изучение.
– Прошу прощения, если обидел вас. Я неудачно выбрал выражение. Разумеется, мне она небезразлична.
Клавэйну вдруг стало неловко, словно он неверно истолковал мотивы глубоко порядочного человека.
– Понимаю. Послушайте, забудьте мои слова.
– Да, конечно. М-м-м… А ничего, если я снова загляну к ней?
Клавэйн кивнул:
– Уверен, что она скучает, когда вас нет рядом.
Следующие несколько дней Клавэйн
Клавэйн все ждал неизбежного момента, когда Фелке это надоест и она потребует более интересных развлечений. Но так и не дождался. Когда Фелка вернулась к себе, ее лицо сияло от восхищения, словно она пережила важный духовный опыт. Иверсон показал ей нечто такое, чего ее разум не сумел сразу осознать, задачу настолько большую и сложную, что ее невозможно было одолеть вспышкой интуитивного озарения.
Увидев это, Клавэйн снова почувствовал вину за сказанные Иверсону слова и понял, что не совсем освободился от подозрений по поводу оставленного Сеттерхольмом на льду сообщения. Ведь, если оставить в стороне загадку шлема, не было никаких причин считать Иверсона убийцей, кроме этих еле заметных значков. Клавэйн заглянул в личное дело Иверсона, составленное до его заморозки, и репутация у этого парня оказалась безупречной. Он был опытным специалистом, надежным членом экспедиции, заслужившим любовь и доверие товарищей. Правда, записи были отрывочны и хранились в цифровом формате, а значит, их могли подделать в любом объеме. С другой стороны, почти то же говорил голосовой журнал экспедиции, а также написанные от руки дневники кое-кого из погибших. Иверсон снова и снова упоминался в них как человек, пользующийся уважением товарищей, и уж точно не тот, кто способен на убийство. Значит, следует сбросить эти значки со счетов и относиться к Иверсону исходя из презумпции невиновности.
Клавэйн рассказал о своих опасениях Галиане, но она привела в ответ те же разумные возражения, которые он сам уже выдвигал.
– Проблема в том, – отметила она, – что человек, которого ты нашел на дне расщелины, мог быть не в своем уме и даже видеть галлюцинации. Сообщение, которое он оставил, – если это действительно было сообщение, а не случайный набор линий, процарапанных в предсмертных конвульсиях, – могло означать что угодно.
– Но мы не знаем наверняка, что Сеттерхольм был не в своем уме, – возразил Клавэйн.
– Разве нет? Тогда почему он не проверил, правильно ли надет шлем? А шлем не был застегнут, иначе не откатился бы в сторону при ударе о дно расщелины.
– Да, – кивнул Клавэйн, – но я совершенно уверен, что Сеттерхольм не смог бы покинуть базу, если бы шлем не был застегнут.
– В таком случае он мог расстегнуть шлем потом.
– Но у него не было причин так поступать, разве что…
Галиана улыбнулась тонкими губами:
– Разве что он был не в своем уме. Мы вернулись в исходную точку, Невил.
– Нет, – сказал он, осознав, что почти разглядел очертания чего-то близкого к истине, если не самой истины. – Есть еще одна возможность, о которой я раньше не думал.
Галиана прищурилась с редким для нее хмурым выражением лица:
– Какая?
– Снять с него шлем мог кто-то другой.
Они спустились в недра базы. В мертвой зоне отсеков с оборудованием Галиане сразу же сделалось не по себе. Она не привыкла обходиться без связи с коллегами. Скрытые в окружающем пространстве системы обычно улавливали нейронные сигналы каждого отдельного человека, усиливали их и передавали остальным. Но здесь таких систем не было. Клавэйн различал мысли Галианы, но они были очень слабыми, как голос, приглушенный ревом прибоя.
– Надеюсь, оно того стоит, – сказала Галиана.
– Я хочу показать тебе шлюз, – ответил Клавэйн. – Уверен, что Сеттерхольм вышел через него и с правильно закрепленным шлемом.
– Ты все еще думаешь, что его убили?
– Я думаю, что мы не можем сбросить со счетов даже малую вероятность этого и должны быть очень осторожны.
– Но зачем кому-то понадобилось убивать человека, который интересуется только безобидными ледяными червями?
– Мне тоже не дает покоя этот вопрос.
– И?
– Кажется, я нашел ответ. Во всяком случае, наполовину. Что, если его интерес к червям вызвал конфликт с остальными? Я подумал о реакторе.
Галиана кивнула:
– Они должны были собирать для него лед.
– А Сеттерхольм воспринимал это как разрушение благоприятной для червей экологии. Возможно, он превратился в помеху для остальных, и кто-то решил ее устранить.
– Довольно радикальный способ решить проблему.
Клавэйн шагнул в дверь транспортного отсека:
– Знаю. Я же сказал, что нашел только половину ответа, а не весь.
Не успев договорить, он понял, что случилось что-то неладное. Отсек выглядел не так, как в прошлый раз, когда он заходил сюда в поисках подсказки. Клавэйн тотчас упустил ход собственных мыслей и сосредоточился на настоящем.
В помещении было намного холодней, чем он ожидал. И освещение стало ярче. Полоса голубого дневного света растекалась по полу от огромной открытой двери на выездной трап. Клавэйн смотрел на нее в немом недоумении, надеясь, что у него просто возникли временные проблемы со зрением. Но рядом была Галиана, и она тоже видела это.
– Кто-то уехал с базы, – сказала она.
Клавэйн разглядел на снегу оставленный вездеходом след, уходящий к горизонту. На мгновение они с Галианой застыли в бездействии наверху трапа. Мозг Клавэйна разрывался от подозрений. Ему с самого начала не понравилось, что Иверсон таскает Фелку за собой по всей базе, но кто мог подумать, что он заманит ее в мертвую зону? Иверсон мог знать достаточно разных трюков, чтобы открыть наружный люк, завести вездеход и уехать с базы так, чтобы сочленители ничего не заметили.