Алмазный мой венец (с подробным комментарием)
Шрифт:
Королевич стоял, прислонясь к притолоке, и как бы исповедовался перед нами, не жалея себя и выворачивая наизнанку свою душу.
Мы были потрясены.
Он продолжал:
— …Черный человек! Ты прескверный гость. Эта слава давно про тебя разносится. Я взбешен, разъярен, и летит моя трость прямо к морде его, в переносицу…
Королевич вдруг как-то отпрянул и сделал яростный выпад, как будто бы и впрямь у него в руке была длинная острая трость с золотым набалдашником.
Потом он долго молчал, поникнув головой. А затем почти шепотом промолвил:
— …Месяц умер, синеет в окошко рассвет. Ах ты, ночь! Что ты, ночь, на коверкала? Я в цилиндре стою. Никого со мной нет. Я один… И разбитое зеркало…
Звездообразная трещина разбитого зеркала как бы прошла через наши души. Какой неожиданный конец!
Оказывается, поэт сам как в горячечном бреду разговаривал со своим двойником, вернее сам с собой.
Действительно, у него имелся цилиндр, привезенный из-за границы {402} , и черная накидка на белой шелковой подкладке, наряд, в котором парижские щеголи некогда ходили на спектакли-гала в Грандопера.
402
«[В Петрограде, спасаясь от дождя — Коммент. ] бегали из магазина в магазин, умоляя продать нам без ордера шляпу. В магазине, по счету десятом, краснощекий немец за кассой сказал:
— Без ордера могу отпустить вам только цилиндры.
Мы, невероятно обрадованные, благодарно жали немцу пухлую руку <…> Вот правдивая история появления на свет легендарных и единственных в революции цилиндров» (А. Б. Мариенгоф).[480]
Однажды в первые дни нашей дружбы королевич появился в таком плаще и цилиндре, и мы шлялись всю ночь по знакомым, а потом по бульварам, пугая редких прохожих и извозчиков.
Особенно испугался один дряхлый ночной извозчик {403} на углу Тверского бульвара и Никитских ворот, стоявший, уныло поджидая седоков, возле еще не отремонтированного дома с зияющими провалами выбитых окон и черной копотью над ними — следами ноябрьских дней семнадцатого года.
Теперь там построено новое здание ТАСС. {404}
403
«Есенин разговаривает с извозчиком» — еще одна ходовая тема для авторов мемуаров о поэте. См., например, у И. И. Старцева.[481]
404
Новое здание ТАСС построено в 1977 г. (арх. В. Егерев, А. Шайхет и др.) на месте дома Соколова.
Извозчик дремал на козлах. Королевич подкрался, вскочил на переднее колесо и заглянул в лицо старика, пощекотав ему бороду. Извозчик проснулся, увидел господина в цилиндре и, вероятно, подумал, что спятил: еще со времен покойного царя-батюшки не видывал он таких седоков.
— Давай, старче, садись на дрожки, а я сяду на козлы и лихо тебя прокачу! Хочешь? — сказал королевич.
— Ты что! Не замай! — крикнул в испуге извозчик. — Не хватай вожжи! Ишь фулиган! Позову милицию, — прибавил он, не на шутку рассердившись.
Но королевич вдруг улыбнулся прямо в бородатое лицо извозчика такой доброй, ласковой и озорной улыбкой, его детское личико под черной трубой шелкового цилиндра осветилось таким простодушием, что извозчик вдруг и сам засмеялся всем своим беззубым ртом, потому что королевич совсем по-ребячьи показал ему язык, после чего они — королевич и извозчик — трижды поцеловались, как на пасху.
И мы еще долго слышали за собой бормотание извозчика не то укоризненное, не то поощрительное, перемежающееся дребезжащим смехом.
Это были золотые денечки нашей легкой дружбы. Тогда он еще был похож на вербного херувима.
Теперь перед нами стоял все тот же кудрявый, голубоглазый знаменитый поэт, и на лице его лежала тень мрачного вдохновения.
Мы обмыли новую поэму, то есть выпили водки и закусили копченой рыбой. Но расстаться на этом казалось невозможным. Королевич еще раз прочитал «Черного человека», и мы отправились все вместе по знакомым и незнакомым, где поэт снова и снова читал «Черного человека», пил не закусывая, наслаждаясь успехом, который имела его новая поэма.
Успех небывалый. Второе рождение поэта. {405}
Конечно, я не смог не потащить королевича к ключику, куда мы явились уже глубокой ночью.
Ключик с женой жили в одной квартире вместе со старшим из будущих авторов «Двенадцати стульев» {406} (другом, не братом!) и его женой, красавицей художницей родом из нашего города {407} .
Появление среди ночи знаменитого поэта произвело переполох. До сих пор, кажется, никто из моих друзей не видел живого королевича. Дамы наскоро оделись, напудрились, взбили волосы. Ключик и друг натянули штаны. Все собрались в общей комнате, наиболее приличной в этой запущенной квартире в одном из глухих переулков в районе Сретенских ворот.
405
Еще одна «пастернаковская» подсветка образа С. Есенина — аллюзия на заглавие книги Б. Пастернака «Второе рождение» (1932).
406
По адресу: д. 1/22, кв. 24 по Сретенскому переулку. Ср. в мемуарном очерке Ю. Олеши об И. Ильфе: «Комната была крошечная. В ней стояли две широкие, так называемые тахты — глаголем, — то есть одна перпендикулярно вершине другой. Просто два пружинных матраца на низких витых ножках».[482] Квартира находилась на втором этаже, а первый был занят колбасным производством (может быть, неслучайно в «Зависти» Олеши именно изготовлением усовершенствованной колбасы поглощен Андрей Бабичев). Дом снесен в 2003 г.
407
Мария Николаевна Ильф (1904–1981) была уроженкой Одессы, ученицей худож. студии Д. Кардовского. Женой И. Ильфа она стала в 1924 г.
В пятый или шестой раз я слушал «Черного человека», с каждым разом он нравился мне все больше и больше. Уже совсем захмелевший королевич читал свою поэму, еле держась на ногах, делая длинные паузы, испуганно озираясь и выкрикивая излишне громко отдельные строчки, а другие — еле слышным шепотом.
Кончилось это внезапной дракой королевича с его провинциальным поклонником, который опять появился и сопровождал королевича повсюду, как верный пес. Их стали разнимать. Женщины схватились за виски. Королевич сломал этажерку, с которой посыпались книги, разбилась какая-то вазочка. Его пытались успокоить, но он был уже невменяем. {408}
408
«Я жил в одной квартире с Ильфом. Вдруг поздно вечером приходит Катаев и еще несколько человек, среди которых Есенин. Он был в смокинге, лакированных туфлях, однако растерзанный, — видно, после драки с кем-то. С ним был некий молодой человек, над которым он измывался, даже, снимая лакированную туфлю, ударял ею этого человека по лицу <…> Потом он читал „Черного человека“. Во время чтения схватился неуверенно (так как был пьян) за этажерку, и она упала» (Ю. Олеша).[483]
Его навязчивой идеей в такой стадии опьянения было стремление немедленно мчаться куда-то в ночь, к Зинке и бить ей морду.
«Зинка» была его первая любовь, его бывшая жена, родившая ему двоих детей и потом ушедшая от него к знаменитому режиссеру. {409}
Королевич никогда не мог с этим смириться, хотя прошло уже порядочно времени. Я думаю, это и была та сердечная незаживающая рана, которая, по моему глубокому убеждению, как я уже говорил, лежала в основе творчества каждого таланта.
409
Ср. в мемуарах И. И. Старцева: «Не раз с обидой за себя заговаривал о своей прежней жене».[484] Брак Есенина с его первой женой — Зинаидой Николаевной Райх (1894–1939) был расторгнут 5 октября 1921 г. Вторым мужем Райх стал Всеволод Эмильевич Мейерхольд.
З. Райх и В. Мейерхольд.
У Командора тоже:
«Вы говорили: „Джек Лондон, деньги, любовь, страсть“, — а я одно видел: вы — Джиоконда, которую надо украсть! И украли». {410}
У всех у нас в душе была украденная Джиоконда.
Мы с трудом вывели королевича из разгромленной квартиры на темный Сретенский бульвар с полуоблетевшими деревьями, уговаривая его успокоиться, но он продолжал бушевать.
Осипшим голосом он пытался кричать:
— И этот подонок… это ничтожество… жалкий актеришка… паршивый Треплев… трепло… Он вполз как змея в мою семью… изображал из себя нищего гения… Я его, подлеца, кормил, поил… Он как собака спал у нас под столом… как последний шелудивый пес… И увел от меня Зинку… Потихоньку, как вор… и забрал моих детей… Нет!.. К черту!.. Идем сейчас же все вместе бить ей морду!.. {411}
410
Из поэмы В. Маяковского «Облако в штанах» (1914–15).
411
В. Э. Мейерхольд играл Треплева в первой МХАТовской постановке чеховской «Чайки». Судя по приводимому монологу С. Есенина (направленному, прежде всего, против еврея Мейерхольда), К. знал или догадывался о подлинных причинах расставания поэта с Зинаидой Райх. Ср. в письме сына поэта и актрисы, Константина Есенина, к М. Д. Ройзману: «…сыграли роль и „друзья“ отца из группы „мужиковствующих“, неприязненно относившиеся к моей матери. Она и сама относилась к ним неприязненно, видя их тлетворное влияние на отца. Видимо, сыграла во всем этом деле роль и нерусская фамилия матери — Райх, которую она получила от своего отца — моего деда».[485]