Альпинист. Книга 1
Шрифт:
Я принялся долбить в нее, в надежде, что это какая-то случайность — может быть, упало что-то и подперло ручку. Или петли заклинило. Надо постучать, чтобы мать услышала. Она откроет.
Но в глубине души я понимал, что это никакая не случайность. И белый листок, свернутый в несколько раз и лежащий на полу, около щели в двери, красноречиво об этом говорил.
Я поднялся его, прочитал.
Андрей, извини, но мы должны предпринять необходимые действия, чтобы ты не наломал дров. Так будет правильно. Возможно, сейчас ты будешь зол, но потом
Ошарашенный, я глянул на часы. Они показывали без четверти восемь.
«Автобус никого ждать не будет, опоздавшие уходят обратно домой», — вспомнил я слова Кайрата Айдыновича. До окончания моей судьбы оставалось ровно пятнадцать минут. И одна дубовая запертая дверь.
Глава 20
Лагерь
Есть такая бородатая шутка, про то, что только у нас заборы делают из досок, а мебель и двери из опилок. Так вот, в Советском союзе все делают из досок. Из хороших таких досок сороковок. Которые просто так плечом не выломаешь. И табуретки, которыми эти самые двери подпирают, тоже из досок делают. И если тебя закрыли в комнате, где стоит эта самая пресловутая советская дверь, да еще табуреткой поджали, то шансов у тебя выйти ноль.
Я некоторое время пытался высвободиться плечом, но только отбил его. Бесполезно. К тому же есть большая вероятность, что входная дверь тоже закрыта, а мой ключ заботливая мать забрала с собой. Все ради того, чтобы ее любимый сыночек никуда не шмыгнул.
Мне раздиралось от злости. Как так можно?! Просто взять и закрыть взрослого человека в комнате?! И не было мне так больно — в жизни всякое бывало, и запирали меня случайно, — если бы не одно обстоятельство. Сейчас возле секции «Снежный барс» меня ждет автобус. Ровно до восьми часов. А потом уезжает, причем навсегда из моей жизни. И прощай мечта покорить Пик Победы.
Я выругался. Досада и бессилие душили. Я ничего не мог поделать и лишь бился кулаком в неприступную дверь.
Потом, немного успокоившись, присел на кровать. Взгляд мой упал на рюкзак. Что-то зашевелилось в голове, опасное, дерзкое, коварное. Я перевел взгляд на окно.
Седьмой этаж. Около двадцати метров от земли. Не так уж и много.
Я вновь глянул на рюкзак. Вчера собирал я его тщательно, ничего не забыл. И даже веревку взял, которая лежала под кроватью в качестве запасной. Так, на всякий случай. А еще карабин имелся. Тот самый, который мне Петрович подарил. Самодельный. Улучшенной модели, если верить старику.
Двадцать один метр. Веревки должно хватить. У меня не «сороковка» конечно, но тоже сгодиться.
Закрепить в верхней точке, карабин вщелкнуть в страховочную беседку, заправить в него верёвку специальным узлом, чтобы обеспечивал трение при спуске.
Безумие! Безумие! — мигали красным все эмоции. Но я живо спрятал их в самый дальний участок, не давая возобладать над собой. Только холодный разум. И он говорил мне — это вполне возможно. Если справиться с самим собой.
Вот так испытание.
Я подошел к рюкзаку, развязал его. Ледяными пальцами достал веревку. Огляделся.
Батарея. Чугунная, крепкая. К такой крепить в самый раз будет.
Времени оставалось совсем мало, и потому я принялся действовать решительно, не смея даже на мгновение усомниться в том, что делаю.
Первым делом я выкинул рюкзак с вещами в окно. Это был больше психологический шаг — показать самому себе, что мосты все сожжены и назад дороги нет. Действовать. Только действовать.
Рюкзак плюхнулся в траву. На мгновение подумалось, что звук падения моего тела будет точно такой же, как у этого рюкзака — глухой, суховатый. Я тряхнул головой, отгоняя дурные мысли.
— А кто сказал, что будет легко? — вслух произнес я, делая обвязку.
Потом, немного подумав, взял записку, оставленную матерью, и написал огрызком карандаша:
Не переживай и не теряй — уехал на сборы. Все будет в порядке. Люблю тебя. Твой сын
И вновь засунул бумажку в щель под дверь, теперь уже с обратной стороны.
Двинул к окну.
Настало время в полевых условиях показать, чему я выучился на тренировках. Руки предательски потрясывались. Я пытался успокоиться, но один только вид на окно заставлял мою спину покрыться потом. Сигать с седьмого этажа — пусть и с верёвкой, — мне еще никогда не приходилось.
Карабин Петровича и в самом деле оказался на удивление удобным. Я несколько раз щелкнул им, примеривая к руке. Он лежал как влитой. Да и сам хитрый механизм муфты позволял зацеплять его одним легким движением, не тратя лишнее время на закрутку.
Я встал на подоконник. Подошел к распахнутому окну. Глянул вниз.
И тут же выругал себя за это. Нельзя смотреть вниз. Ни в коем случае. Только страху добавится — а толку никакого.
Пальцы вцепились в веревку. Змеиные мысли о том выдержит ли она я погнал прочь поганой метлой. Выдержит. Это же не бельевой шнурок, а настоящая альпинистская веревка, имеющая солидный запас прочности. На такой десятерых меня можно вниз спустить. Так. Вдох и выдох.
Сосредоточенность. Ледяная. Каменная.
Я повернулся спиной и начал спуск.
И едва сделал шаг вниз — как все, что беспокоило и пугало вмиг пропало. Теперь для меня были реальными только высота и веревка.
И спуск.
Ранее утро и окна, выходящие на пустырь, помогли отвести от меня лишние взгляды. В противном случае я спустился бы уже к наряду милиции, ожидавшему внизу. Если бы вообще смог закончить свое безумное дело. Сейчас же вокруг было тихо и казалось, что я не на многоэтажке, а на скале.
Я чувствовал, как пружинит веревка, как покачивает меня ветер и как выше, на карнизе девятого этажа, воркуют голуби, явно удивленные такому неожиданному гостю.
Теперь главное в соседском окне хозяина или хозяйку не увидеть. Иначе скандал будет знатный. А то и вовсе как в том мультфильме «Ну, погоди!», где Заяц веревку Волку перерезал, когда тот лез по ней. Вот выглянет какая-нибудь сердобольная бабушка в окно, увидит пыхтящего человека и подумает чего плохого. Вор ли к ней в квартиру пробирается, али насильник коварный — и ножницами перережет веревку. Чик! — и прощай шпиён вражескай.