Альпийская крепость
Шрифт:
— Потому что в Берлине сейчас нет других забот, кроме как заниматься вашими взысканиями. Генерал Шернер в замке?
— Извините, теперь уже фельдмаршал… Шернер.
— Генерал-фельдмаршал, — исключительно из упрямства уточнил обер-диверсант. — Однако следует признать, что чин этот Шернер получил по справедливости, дослужившись до него от рядового. Единственный из всех фельдмаршалов, которых когда-либо знала Германия — от рядового!
— Он ждет вас в отведенном ему бароном фон Вальдеком кабинете, в Философской башне.
— Вот как: командующие группами
— Барон утверждает, что тремя днями раньше Шернер отмечал в его замке присвоение фельдмаршальского чина, а сегодня специально прибыл, чтобы встретиться здесь с вами.
— Какая честь! — иронично отреагировал оберштурмбанн-фюрер. — Философские беседы в Философской башне. Кстати, никуда не отлучайтесь, Хайнеке… Как только я завершу беседу с Шернером, придется вступать в военно-философские диспуты с вами как с комиссаром местного гестапо.
— Вы говорили о засылке агентов. Теперь сделать это очень трудно. Чехи понимают, что мы продержимся здесь недолго, и не видят смысла рисковать, работая на нас.
— Вы непростительно глубоко проникаетесь их чувствами, Гельмут. И в этом ваша трагедия.
— Но одного агента заслать нам все же удалось. Завтра, под именем партизана Ковача, он должен прибыть в Визовице на встречу с местным подпольщиком.
— Тоже вашим агентом?
— Настоящим подпольщиком, который пока что даже не догадывается, что работает под нашим наблюдением.
— Завтра же этого Ковача доставьте ко мне.
— В картотеке гестапо он числится по именем Олдржих Батя. Работал на Германию еще до ввода наших войск в Чехию.
— Тем более, ко мне его, этого Олдржиха! — пророкотал Скор-цени.
Барон фон Вальдек встретил его в устланной коврами и обвешанной старинными гобеленами гостиной, в камине которого вовсю полыхали большие куски угля. Здесь было немного чадно, зато тепло и слишком уж не по-военному уютно. Барон был искренне рад появлению у него «диверсионной легенды Третьего рейха», и не даже пытался скрывать этого.
Поприветствовав «самого бесстрашного воина Третьего рейха», фон Вальдек тут же приказал камердинеру пригласить в гостиную фельдмаршала Шернера, чтобы втроем посидеть за рюмкой коньяку.
— Вы даже не представляете себе, насколько неуютно оставаться в этой наполненной красными партизанами моравской глуши, — пожаловался Вальдек. — Создавая здесь, в центре своих владений, замок, мои предки рассчитывали, что он станет настоящей охотничьей Меккой для многих аристократов Словакии, Моравии, Силезии. Собственно, так оно вначале и было. Многие аристократы почитали за честь отобедать в замке барона фон Вальдека, который так и называли «Вальдеком» — хотя официально его именовали «замком Визовице», — поохотиться в его лесах и посидеть вечером у камина. Но теперь, как видите, все складывается по-иному…
— Свой замок ваши предки строили во имя охоты и мирских утех. Не их вина, что он то и дело оказывается посреди очередной войны.
— Если бы не его мощные стены, партизаны давно повесили бы меня. Толстые стены и заступничество генерала, теперь уже фельдмаршала, Шернера, который рассматривает замок как резервный штабной пункт или, точнее будет сказать, как резервную штаб-квартиру группы армий «Центр».
Хозяин замка выдался поджарым стариком лет семидесяти, все еще бодрящимся, с выправкой выпускника юнкерского училища и непростительно густыми для его возраста седыми власами. Одет он тоже был так, словно собирался открывать в замке «венский» бал или отбывать на официальный прием в Берлин.
Старомодный смокинг его выглядел безукоризненным и словно бы только что привезенным от пражского портного.
Роста он был невысокого, однако рядом с рослым Скорпени подсознательно как-то тянулся ввысь, расправляя при этом далеко не гренадерскую, да к тому же безвозвратно увядшую грудь.
— Как бы ни завершилась эта неудавшаяся война, — предложил он Отто рюмку коньяку и сам тоже пригубил благородный моравский напиток, — большинству своих почитателей и романтиков она прежде всего запомнится «рейдами Скорцени и его коммандос».
— А что, вполне допускаю, — не стал впадать в излишнюю скромность начальник диверсионного отдела РСХА. — Хоть чем-то она должна будет запомниться. Хотя лично я предпочту скромный кабинет инженера строительной фирмы, да семейный уют, при домашнем халате и таком вот, как у вас, огнедышащем камине.
— Ничего такого вы не предпочтете, Скорцени, — поводил барон рюмкой у него под носом. — Я прошел через всю прошлую мировую, дослужившись до полковника, и прекрасно знаю, что такое солдат вне строя и вне окопа. При том, что мне выпало служить штабистом, а не разведчиком и уж тем более — не диверсантом.
— Вы правы: что такое «солдат вне строя и вне окопа» — мне еще только предстоит узнать.
— Уже через месяц после войны затоскуете и по мундиру, и по офицерскому братству. Так что прислушайтесь к мудрым словам Геббельса, пусть и по иному поводу сказанным: «Радуйтесь войне, ибо мир будет страшным!».
— Да нет, похоже, что они сказаны именно по этому поводу. Нам с вами действительно не остается ничего иного, как радоваться тому, что война все еще продолжается.
Он хотел сказать еще что-то, но в эту минуту на лестнице появился не в меру располневший камердинер, который являлся почти ровесником Вальдека.
— Фельдмаршал уже спал, однако я решился разбудить его, — почти торжественно объявил этот толстяк. — Сейчас он спустится к вам, господа.
— В моих глазах вы всегда представали храбрецом, — одарил его сомнительной похвалой барон.
— В моих вы тоже предстанете во всем своем благородстве, — поддержал его Скорцени, — если доставите сюда оберштурмфю-рера Хайнеке, отдыхающего сейчас вместе с офицерами охраны замка во флигеле.
18