Альпийская крепость
Шрифт:
— Не смейте напоминать мне, кто я такой! — вдруг взъярился Шауб. — Напоминать мне об этом позволено только фюреру. И то лишь потому, что после подавления полицией известного вам Мюнхенского путча, мы с Адольфом сидели в одной камере Ландсбергской тюрьмы! [83]
Зонбах побледнел, но стоически молчал. В отличие от Штубера он не мог вспомнить, что в свое время Шауба саркастически критиковали именно за это его постоянное напоминание, что он является личным адъютантом фюрера. В отдельных случаях доходило даже до издевок. Причем самым излюбленным способом «достать» старину Шауба оставалось — самому напомнить: «Ну, конечно, вы, как личный адъютант фюрера…».
83
Исторический
Однажды, при случае, Гиммлер и Геринг прямо пожаловались фюреру, что Шауб злоупотребляет своим статусом. Уже хотя бы тем и злоупотребляет, что постоянно, к месту и не к месту, напоминает о нем, при этом свысока относится ко многим другим высокопоставленным чинам рейха. И были неприятно удивлены, когда Гитлер неожиданно резко ответил: «Шауб имеет на это право. Он назвал себя личным адъютантом фюрера еще тогда, когда мир даже не догадывался о появлении этого самого… фюрера; когда многие высокопоставленные чины рейха еще были никем, и в большинстве своем выступали против нашего национал-социалистского движения».
После того как Шаубу передали эти слова Гитлера, он еще чаще стал пользоваться своей излюбленной фразой, однако при этом жесточайше преследовал каждого, кто хотя бы случайно, без всякого злого умысла, как сейчас — Зонбах, пытались напоминать ему о должности.
Особенно часто напоминания о том, кто он такой, удостаивались с той поры именно Геринг и Гиммлер. Адъютант явно злоупотреблял этим в общениях с ними. Да и в том, что сразу после их злополучной жалобы отношение фюрера к этим «высшим чинам» стало резко ухудшаться, тоже была «заслуга» Шауба, который, пользуясь, как шеф адъютантов [84] , своей исключительной доступностью к фюреру, поставлял ему всю необходимую для таких осложнений информацию. И даже попытка примирения, к которой Гиммлер прибег, наградив Шауба какой-то странной, им самой выдуманной наградой — «Почетной саблей рейхсфюрера СС», ни к чему не привела.
84
Шефом своих адъютантов Гитлер назначил Юлиуса Шауба в конце 1940 года. Эта должность максимально приблизила Шауба к фюреру, резко повысив его статус, а значит, и рейтинг.
Единственным из «высших чинов», к кому Шауб всегда относился с должным уважением, оставался Мюллер. Но не потому, что тот являлся шефом гестапо. Просто «бывший полицейский гонитель нацизма», как его называли недруги из всё тех же «высших чинов», знал, что в свое время, когда Гитлера чуть было не убедили отправить шефа гестапо в концлагерь, вступился за него именно Шауб.
С тех пор личный адъютант всегда помнил слова «гестаповского мельника»: «С этого дня для вас, депутат рейхстага [85] Шауб, гестапо больше не существует». Мало того, после этого заступничества Мюллер всячески демонстрировал свое дружеское расположение к Шаубу. Хотя все находили в этом нечто противоестественное, поскольку Мюллер не дружил ни с кем. Никогда и ни с кем! Кстати, Шауб ценил Мюллера еще и за то, что он был единственным, кто никогда не забывал о его депутатстве и кто все еще относился к мандату депутата рейхстага с должным уважением. Или по крайней мере создавал видимость такого уважения.
85
Юлиус Шауб действительно в течение многих лет (с 1936 по 1945 г.) являлся депутатом рейхстага.
— И все же обер-лейтенант прав, — вступился за беднягу Зон-баха комендант крепости. — Вопрос о резервных пилотах нужно решить. Причем решить в принципе.
— Этим займутся, — неопределенно как-то ответил Шауб, не желая вникать в сложность тех отношений, которые возникли в последнее время между фюрером и рейхсмаршалом Герингом. — Кстати, вы, Штубер, отправляетесь со мной в Мюнхен. Для чего? — спросил он, хотя штурмбаннфюрер даже не пытался выяснять мотивацию этого путешествия. — Для выполнения миссии весьма деликатного свойства.
— В сознании офицера, одичавшего в горах, любой визит в столицу Баварии приобретает очертания «миссии деликатного свойства», — заверил его комендант крепости.
15
Поздно вечером, когда после организованных Ангелом Бошем деловых переговоров о создании арт-студии и издательства Софи наконец вернулась в свой номер, вновь прозвенел телефонный звонок.
«Только бы не рейхсмедик СС Гебхардт! Кто угодно, только не он! — мысленно взмолилась гауптман. — Всему же есть предел!».
В компании профессора и Хёттля ей пришлось провести все утро, и вряд ли у нее хватило бы сил вновь бесконечно выслушивать Гебхардта: «Только так, и во имя рейха!». К тому же Гебхардт откровенно начал демонстрировать свое неравнодушие к ней. Но что странно: не так уж и плох был собой этот мужчина, чтобы его ухаживание вызывало некое чувство неприятия, тем не менее женская душа Софи как-то сразу отторгла его.
— Мы приятно удивлены, госпожа Жерницки, — тотчас же узнала она голос Фреда, и вряд ли англичанин догадался, почему женщина так облегченно вздохнула, — вашим отношением к делу.
— Моим отношением? — переспросила Софи и только теперь заметила, что заговорил-то Фред по-русски. Пусть и все с тем же англо-германским акцентом.
— Не ожидали столь высокой оценки?
— Просто решаю для себя, каким образом эту вашу оценку я должна прочувствовать? — Тоже по-русски ответила Софи, тут же упрекнув Фреда в том, что скрывал свое знание русского и так долго не признавался, «что он таки да, из наших».
По характеру своему Софи все еще оставалась одесситкой. В любой ситуации это прослеживалось в афористичности ее мышления, в логике восприятия всякого, кто намеревался сблизиться с ней, в той особой, ироничной манере ведения разговора. И хотя Фред попытался заверить ее, что он вообще-то «не из наших», поскольку всегда был как бы из англичан, Софи позволила себе усомниться.
— От имени правительства Великобритании высказываю восхищение вашими… — сделал Фред «как бы из англичан» многозначительную паузу, — предельно точными исследованиями в области искусствоведения.
— Значит, все-таки «предельно точными»? — вновь позволила себе переспросить Софи.
— Насколько это допустимо. И насколько это поддается проверке.
— А вы чего ожидали от такого профессионала, как Софи Жерницки?
— Как видите, пытаемся осознать свои ошибки.
— То есть о возможной печальной участи ваших посольств вы, оказывается, помните? — не стала прибегать к каким-то особым иносказаниям Софи.
И вновь с удовольствием выслушала жизнерадостное ржание Фреда.
— Естественно, помню.
— Должна же я буду хотя бы под занавес войны как-то самовыразиться.
— Все вопросы уже согласованы. Ваши условия приняты. Причем с такой легкостью, что вызвали у меня недоумение: когда речь шла об оплате агентуры, английская казна всегда оставалась неумолимо скупой.
— Хорошо, условия согласованы…. И что мы с вами с этого будем иметь?
— Ваш неповторимый «одесский», Софи! Никогда не прощу себе, что до сих пор не побывал в Одессе.