Алракцитовое сердце
Шрифт:
Бабы с испугу не удержали ружья, и оно, перевалившись через перила, упало на землю.
– Не обижайте мастера. Или Джибанд вас сломает, - пригрозил великан нелепым плаксивым тоном. За его спиной "мастер" избивал лежащего на земле Беона, безмолвно и страшно, нанося удары без расчета и смысла, будто не мстил человеку за оскорбление, а отводил душу на подвернувшемся под руку соломенном пугале.
– Не иначе доспех мудреный на нем... Солдаты все ж, не иначе...
– Шепот прокатился по толпе, в которой никто больше не решался прийти Беону на помощь. Даже прибежавший на шум Киан-Лесоруб остановился в растеряности.
–
"Нет! Не доспехи. Не солдаты... Хуже. Они... Он..."
Если б Деян и решился сейчас же предупредить людей, он все равно бы не смог выдавить из себя ни слова: горло будто одеревенело, не давая ни вздохнуть, ни выдохнуть. А если б даже и смог - все равно он не знал, что говорить, как объяснить. Как назвать тот кошмар, что открылся его внутреннему взору.
Рассказы мальчишек об отломанных пальцах, настойчивые расспросы про развалины у скалы, чудной говор и вид - все эти мелочи сложились в его голове воедино за мгновение до того, как чужак ударил Беона. Эту чудовищную гримасу гнева, сминающую лицо, будто пересохшую глину, Деян в прошлом представлял себе сотни раз, потому сразу узнал ее - и, как бы того ни желал, не мог ни на миг усомниться в своей догадке.
К бедам, свалившимся на Спокоище, добавилась новая, невероятная, невозможная, - но она одна могла оказаться хуже всех прочих. Во дворе стояла огромная колдовская кукла, а за ее спиной избивал старосту явившийся - из глубины веков, из небылиц старой Вильмы, из ниоткуда!
– древний мастер-чародей. "Голем".
То, что скала не разрушилась полностью, а только потеряла в ночь пару-тройку камней; то, что настоящий Голем ничем, кроме выражения лица, не походил на воплощение Мрака, какое в детстве представлял себе Деян; плаксивый бас великана, просившего "не обижать мастера", - все это только еще больше нагоняло ужаса. В сказках боролись Добро и Зло, Герои и Злодеи, а Господин Великий Судия приводил сказки к справедливому концу: на то они и сказки... В действительности же существовала только беззащитная, загодя потерявшая всех хороших бойцов Орыжь - и разъяренный чародей, желающий знать, что случилось с его давным-давно сгинувшим домом. Требующий ответов.
"Да ты сам его и разрушил!" - было немыслимо сказать что-то подобное, глядя в его почерневшие от гнева глаза.
Безумен был Голем или нет, действительно ли сам он когда-то обратил замок в руины или же сказки привирали, - так или иначе, за подобное предположение он мог сделать что-то намного худшее, чем проделывал сейчас с Беоном за простое оскорбление. Да он что угодно с кем угодно сделать мог - дай только повод!
Деяну было что сказать про "замок" - и потому больше всего на свете хотелось исчезнуть с глаз чародея, немедля оказаться от него как можно дальше. Но он не мог двинуться, не мог даже сесть обратно на колоду, чтобы стать менее заметным, -только хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
– Так останови его, мастера своего! Охолонись, безбожник, насмерть ведь зашибешь!
– пронзительно завопила вдруг Солша. Оттолкнула сыновей в толпу, бросилась вперед и, с необычайным проворством поднырнув под руку великана, повисла у чародея на спине.
Двор, в котором до того, казалось, слышались только глухие удары и тяжелое дыхание, разом ожил, наполнился звуками: ржала в стойле кобыленка Беона, кудахтали перепуганные куры, люди озирались друг на друга, кричали, охали - и все это одновременно.
– Дура, куда?
– Поберегись, Солша, а то и тебя зашибет!
– Господь всемогущий, что делать-то...
"Не надо!
– Деян видел, как Киан, побледнев, крепче стиснул в руках топор.
– Нельзя, это бесполезно..."
Чародей выпрямился, тычком локтя сбросил с себя Солшу и развернулся к ней.
– Стой, ты, зашибешь старика, хватит!
– продолжала завывать Солша. Чародей широко размахнулся, метя ей в лицо, но в последний миг остановился. Люди притихли.
– Женщина, - медленно произнес чародей, будто только сейчас ее заметив. Он так и остался стоять с занесенной для удара рукой.
– Что ты сейчас сказала? Повтори.
– Я сказала, господин, довольно драться, довольно уже со старика-то нашего. Ты осерчал за то, как он тебе нагрубил, но ведь по справедливости-то ты сам перво-наперво, то есть ты ведь первый неправ был, господин хороший... Ох!
– Солша, растеряв решимость, начала потихоньку пятиться под взглядом чародея, но уперлась в спину неподвижно стоящего великана. Тот ни задержать, ни оттолкнуть ее не пытался.
– Я, может, не так чего сужу, по-бабьи, но ведь ты, господин, не как должно доброму гостю себя повел. Деда не уважил, даже как тебе по батюшке кланяться, не сказал...
Чародей слабо усмехнулся:
– Рибен Ригич. Князь Старожский.
Он опустил руку, ни на миг не переставая разглядывать Солшу, выискивая хоть малейшую тень узнавания на ее лице.
– Хозяин камня. Голем, - добавил он.
– Не слыхала, простите темную, господин Ригич...
– Я тебе не верю, женщина.
– Господь мне свидетель.
– Солша осенила себя амблигоном.
– Не слыхала, господин.
– Не верю, - хрипло повторил чародей.
– Люди! Слушайте меня, вы, все!
Он обвел мутным взглядом толпу, попытавшись придать лицу прежнее приветливое выражение, но все еще не вполне владел собой, потому вышла какая-то неприятная, жалкая полуулыбка.
– Я не буду никого наказывать за то, что ваши деды растащили камень со стен на курятники: это не ваша вина, - сказал он.
– Я обещаю никому из вас больше не причинять вреда, даже если ваши слова придутся мне не по нраву. Не бойтесь говорить. Слово Голема тверже камня.
Орыжцы молчали.
– Хоть кто-нибудь может мне сказать, что случилось в замке? Ты, малой? Ты, женщина?
– Не дождавшись никакого ответа на свои слова, чародей начал наугад указывать на людей в толпе.
– Нет, сожалею, господин Ригич, - вслед за остальными пробормотал Деян, когда палец чародея указал на него.
Голем пристально разглядывал его, разглядывал долго, дольше других, так долго, что Деян уже уверился в том, что погиб: чародей сейчас распознает его ложь, и все закончится. Но закончится не сразу, а намного позже, когда Голем выспросит у него все, что он знает, - и вытянет из него все жилы, вывернет кожей вовнутрь, чтобы удостовериться в том, что полуграмотный калека не знает ничего больше.