Алракцитовое сердце
Шрифт:
Но, похоже, чародей - хвала Небесам!
– не умел читать мысли. Невнятно пробормотав что-то, он, наконец, отвернулся и ткнул пальцем в сторону Киана, так и не склонившего головы и изо всех сил сжимавшего топор.
Колени подогнулись, и Деян без сил опустился на колоду. Великан-кукла, назвавший себя Джибандом, по-прежнему стоял посреди двора безмолвно и недвижимо. Он, насколько Деян мог видеть, даже не дышал: и впрямь, к чему кукле дышать? Но никто этого не замечал, хотя люди потихоньку приходили в себя. То там, то здесь в толпе слышались сердитые шепотки.
–
– Еще хозяином назвался - будто мы скот какой!
– Да какой из него князь? Ни рожи, ни людей за ним...
– Из одного дуболома вся свита.
– Ты тише! Мож у него в лесу войско припрятано...
– Это мож и так.
– Охвицер он баронский.
– Точно так! В разведку послан, и головы нам дурит, оттого и к развалинам прицепился, бес, - отвлечь хочет...
– Дело говоришь.
– Кому видать - как там дед наш, жив?
– Неживой... Зашиб, князек окаянный...
– Типун тебе! Дышит дед.
– Слыхали - "князь"? А Нильгишна, которая Беона вчерась клюкой ткнула, - княгиня, что ль?
– Тише ты, дура. Услышит еще.
Но Голем не слышал. Или делал вид, что не слышит.
Прошло еще немало времени, прежде чем чародей удостоверился в бесполезности своих расспросов; сплюнул под ноги, скривился брезгливо и зло:
– Простецы беспамятные! Сами дураками уродились или мозги вам кто поотшибал?
– Не можем знать, господин, - промямлила Солша, взявшая на себя, за отсутствием других желающих, роль переговорщика.
– Ясное дело: не можете.
– Чародей тяжело, с присвистом, вздохнул. Лицо его вдруг разгладилось, стало спокойным, уставшим, как-то посерело.
– Есть здесь сейчас поблизости другие поселенья?
Солша замялась.
– Отвечай: все равно узнаю, - сказал чародей без угрозы.
– Великоват секрет, чтобы спрятать.
– Волковка в двадцати верстах, господин, только волковские - те, позвольте судить, еще темнее нас будут, нам-то отсюда до большака поближе. И если в Волковку направиться желаете - это б лучше поутру, поздно уже нынче...
– До большака сколько?
– Сорок верст короткой тропой, если не размыло, но по таким-то дождям - уж наверное, оползла земля... А точно знать не можем: мы туда не ходоки нынче. Мужики наши как ушли, так сгинули, девки сбежали да пропали... Лихое время, война кровь любит, - печально сказала Солша и тут же всплеснула руками.
– Да что я вам объясняю! Вы ведь сами оттудова явились: вам и знать лучше.
– Война?
Чародей, чуть нахмурившись, оглядел толпу, в которой не было ни одного с виду молодого и здорового мужчины. Взгляд его снова задержался на Деяне, всего-то лишнее мгновение, - но это мгновение показалось Деяну невозможно долгим.
– Война, значит. Похоже на то.
– В мутных глазах чародея зажегся интерес, и вопросы полились потоком:
– Кто воюет? Кто знаменные чародеи? Из-за чего свара?
Солша растерялась, оглянулась украдкой на людей: "Что за нескладица?"
Она, как и все, считала чужаков вражескими солдатами. Недобрыми, страшными - но простыми людьми, с которыми и разговор простой.
– Да вам ведь лучше знать, господин, пошто люди друг на друга с оружием идут...
– наконец, неуверенно проговорила она.
– Зачем нас-то, темных, спрашивать?
Чародей тоже помедлил с ответом.
– Раз спрашиваю - значит, надо. Говори, что знаешь.
– Воюет - да вродь как Величество наше с бароном Бергичем: бунт барон поднял, так королевские люди сказывали... А за какой надобностью тот бунт - мы того знать не можем. Может, дед наш поболе знал, да только теперь...
– Солша, взглянув на неподвижно лежащего Беона, осеклась, вспомнила, с кем говорит. Голос ее задрожал.
– Наше дело - налог исправно платить, сколько укажут. Мы люди скромные, небогатые, милорд Ригич....
Чародей, проследив за ее взглядом, в голос выругался. Брань его состояла сплошь из самой чудовищной божбы, какую Деян когда-либо слышал. Чародей опустился рядом с Беоном на одно колено и, перевернув старика сперва на живот, затем на спину, стащил с него окровавленную куртку.
– Не надо, милорд Ригич...
– зашептала Солша.
– Ты ему жена?
– Не надо...
– Да проглоти ты уже язык, женщина!
– Чародей упер ладони старику в грудь. Звук был такой, будто в ручную мельницу насыпали песку и быстро завертели ворот.
– Не тронь!
– Киан пробился сквозь толпу вперед.
– Не тронь, ты, чтоб тебя!
Великан, в то же миг оживший, преградил дорогу:
– Не мешай мастеру.
Киан, даже вытянувшись во весь свой немаленький рост, едва ли смог бы достать лезвием ему до затылка. Джибанд широко расставил руки и стал будто еще больше. Киан зло таращился на великана снизу вверх, не решаясь ни отступить, ни напасть. Возможно, он все же пошел бы вперед, но чародей оставил Беона в покое.
– Погоди, Джеб!
– бросил он великану, встал, отряхивая ладони, и развернулся к Киану.
– Как твое имя, старик?
– Не твое дело, - прохрипел тот.
– А ты, я вижу, не робкого десятка, - с необыкновенной для себя разборчивостью произнес чародей, выговаривая по отдельности каждый звук, и протянул руку ладонью вверх. Без слов, одной позой и жестом приказывая отдать ему топор.
Киана Кержана в Орыжи называли не иначе чем Кианом-Лесорубом: во времена его молодости не нашлось бы во всем Спокоище такого дерева, какое он не смог бы свалить с дюжины ударов. Киан приходился ровесником Беону и последние годы чаще покрикивал на молодых, чем брался за дело сам, но с топором никогда не расставался. С тем самым, которым некогда, ворча и вздыхая, рубанул по кости "пустоголовому малому", на диво неудачно поломавшему ногу на скале.