Альтер Эго. Московские Звезды
Шрифт:
Но она показала и второй, и третий, и пятый, а у Кати получалось все хуже. В конце концов, на первых турах она чуть не упала, сошла и остановилась. Станислав перестал играть. Каменская развела руками.
— Это что? Вы ЭТО, — презрительное ударение на слове показывало, насколько ей не понравилось увиденное, — собираетесь везти на Конкурс?
— У нас получается, это просто Кэтрин сегодня…
— А я вас не спрашиваю, юноша. Не сомневаюсь, что у ВАС, — снова ударение, — получается. Покажите мне вариацию.
Сергей мог отказаться, зная его, Макс, Вика и Катя уверены
Медленно отошел он в угол, с каждым шагом все больше сердясь на Каменскую, и к начальной позе был уже запредельно взвинчен. Об этом свидетельствовало его пор де бра и то, как он посмотрел на Стасика. Тот понял и заиграл с форсом, «по-концертному». Сергей разбежался, вылетел на середину и прыгнул так, что Вика ахнула.
После вариации взгляд Каменской из насмешливого стал задумчивым. Не стесняясь Кати, она спросила Сергея:
— Почему вы подали заявку на дуэт? Надо было соло. Там нет конкурентов вашей технике. Дыши, дыши… Прыжка такого я сто лет не видала…
— Виктория Андреевна пригласила меня партнером для Кэтрин и оплатила участие в Конкурсе. — Сергей старался говорить спокойно, но готов был придушить Каменскую за высокомерную толстокожесть, за наглый оценивающий взгляд. Дыхание у него сбивалось не от усталости, а от ярости. Уйти бы из зала и закончить на этом, но Катя…
— Я бы оплатила сольную заявку и для него, и для нее, — сказала Эгле Виктории. — Уверена, у них шансов больше порознь в соло, чем в дуэте.
— Нет, Эгле Борисовна, это «Пламя Парижа» проблемное, остальное все хорошо, — попробовал вырулить Максим. — Время есть, они поправят.
Все это выглядело как переводной экзамен отстающих старшекурсников в Академии Балета.
— Вам, Максим, должно быть хорошо известно, как менеджеру, что выбирать надо перспективно, а не эмоционально, — с явным сожалением по поводу никчёмных деловых способностей Макса изрекла Каменская. — Если слушать только сердце, то так всю жизнь и простоишь у воды.**
Макс согласно закивал, приготовился разъяснять и оправдываться, но промолчал, перехватив убийственный взгляд Сергея.
Все это время Катя стояла в сторонке и смотрела на Сергея сначала с изумлением, потом с отчаянием. А он не мог при всех подойти и объяснить ей, почему подчинился требованию Каменской. Он и себе с трудом это объяснял. Исходила от Эгле сила, неукротимая энергия, пусть темная, разрушительная, но до такой степени притягательная, что противиться было невозможно.
— Ну хорошо, — Каменская поднялась с кресла, — раз решили дуэтом идти, я вам помогу с па-де-де. Жди, — бросила она мимоходом Сергею, — сейчас переоденусь, — и прошествовала в раздевалку.
— Сережа? — Катя хотела подойти, но Виктория позвала ее.
— Иди сюда, садись. Неужели в полную силу станет показывать? Максим, снимай все подряд. Такое раз в жизни бывает. Сергей, ты сейчас будешь танцевать с Эгле Каменской!
Она вернулась в черном, обтягивающем ее, как змеиная кожа, купальнике с длинным
Да, он танцевал с Эгле, живой легендой, непревзойденной королевой. Танцевал и понимал, насколько она уступает в технике Кате. Не доворачивает, не держит равновесия. И дело не только в том, что она в два раза старше Сергея — школа у нее слабее Катиной, что бы там не говорили!
Эгле оказалась жесткой, тяжелой, костистой и непокорной, с ней было невозможно войти в резонанс, только подчиниться. Это раздражало, выводило Сергея из себя, но и побуждало к сопротивлению. Антре выходило игрой — кто кого перетанцует. И Каменская брала верх не техникой, другим. Чем-то первобытным, изначальным, тем, что было в танце гораздо раньше классического балета. Сакральным, мистическим, женским. Горел в ней тот же огонь, что в жертвенниках перед Великими Богинями Древности.
Должно быть, так танцевали жрицы египетских храмов, вакханки Греции, служительницы Кровавой Богини племени майя, танцовщицы фламенко — все те, кто канули в Реку Времени, оставив скупые послания в камне, наскальных росписях, застывшее движение в скульптурах и живое, передаваемое из поколения в поколение народами мира.
Еще до того, как мораль набросила на Танец покровы нравственности, он был чувственно прекрасен в своей наготе. Со временем балет лишился чувственности, принимая лишь возвышенно-духовное. Эгле возвращала ему земную любовь.
Она искушала, дразнила, призывала. С ней было неудобно танцевать, она вела, не давала свободы, поглощала собой. И звала, звала… Как ей удавалась это в канонических арабесках и аттитюдах партии Жанны, понять было невозможно. Не Жанну играла она, а себя предлагала, как сладострастная гетера разводила бедра. Вот что было в ее танце!
И в какой-то момент Сергей почувствовал, как она оплетает его длинными пальцами, обворачивается вокруг него змеей. Еще немного, и он потерял бы контроль. Она разбивала барьеры, касалась того, о чем он еще не знал в самом себе. Он — Мужчина… Она — Женщина…
Встретив его горячий, исполненный желания взгляд, Эгле победно улыбнулась, откинула голову, стрельнула глазами из-под полуопущенных ресниц.
Он поднял ее на плечо, а когда опускал, она проползла всем телом по нему, сверху вниз, и Сергей готов был разорвать на ней купальник, чтобы коснуться тела. Эгле была уверена, что он теперь принадлежит ей и сделает все, что она захочет, Сергей читал это в ее глазах.
— Ах, каким ты хорошим будешь Хозе, — хрипло выдохнула она у самых губ Сергея. Но как пощечина отрезвил его откровенный, высокомерный взгляд Каменской. Так смотрели на него женщины в стриптиз-клубе, доставая из клатчей крупные купюры. И раздражение с новой силой захлестнуло его, погасив чувственность. Не так, не с ней, только не с ней!
Сергей отступил и поклонился Эгле.
Ее глаза гневно расширились и потемнели: «Как? Ты смеешь отказываться?»
Сергей поклонился еще раз, с глубоким почтением, поцеловал руку великой балерины и подвел Эгле к креслу. А смотрел на Катю…