Альтер Эго. Московские Звезды
Шрифт:
— Про себя. — Она быстро пошла вперед, Сергей не сразу догнал.
— Катя! Ну куда ты, постой!
Она шла вдоль канала и не слышала его, она перестала воспринимать окружающее, ушла в свои мысли, воспоминания.
— Кэтрин! — крикнул он. Немногочисленные прохожие посмотрели в его сторону и на всякий случай остановились на углу. — Катя, пойдем к машине, ты мне дома все расскажешь. И обещаю, я пальцем тебя не трону, раз тебе это неприятно.
— Ничего ты не понимаешь, — ответила она со слезами в голосе. — И при чем тут ты? Ладно, идем к машине…
Всю обратную
Была глубокая ночь, а Сергей и Катя все сидели на диване обнявшись. Она говорила, говорила, размазывая по лицу слезы, всхлипывая, а он умирал от сострадания, ее покорной близости и готов был голыми руками придушить того идиота из Королевского балета, что так напугал Кэтрин.
Она начинала в который раз и никак не могла рассказать до конца.
— Помнишь… про спектакль «Щелкунчик», про партнера, он сначала в любви признавался? А после генеральной репетиции вошел в раздевалку, запер дверь, схватил меня и стал топик рвать. Я ничего не могла, даже кричать. Должна была драться, сопротивляться, а не смогла. В последний момент только стала просить его: «Не надо, не надо», а он все равно. Это отвратительно было, он… он… трогал мою грудь и… там… Я должна была сопротивляться! — Катя задыхалась от рыданий, но Сергей не перебивал, ничего не говорил, он знал, что сейчас надо молча выслушать. Успокаивать и жалеть — потом. И любить, горячо и нежно, чтобы стереть из ее памяти мерзкие страшные воспоминания. Но все это потом! Перебивать нельзя, одно слово — и она замкнется, снова утащит это в себя. Он только обнимал, держал Катю за плечи и слушал, изнемогая от бессилия, от невозможности повернуть время вспять и защитить ее в прошлом.
— Адриан проходил по коридору и услышал, выбил дверь, оттащил его, — продолжала она. — Если бы не Адриан, он бы сделал, он почти… и это все равно как будто было. Так гадко! Страшно. Никому рассказать нельзя, что я не такая уже. И Вике нельзя, мы так договорились с Адрианом, чтобы ничего никому. А то и у школы неприятности были бы, скандал, и спектакль могли отменить, пронюхали бы газетчики… Я Вике сказала, что приставал немного, пытался и я с ним танцевать не хочу. Про Адриана не сказала, и про раздевалку… Но я же знаю, что было, я про это даже думать не могу, Сережа. И если не в танце меня трогают, то сразу плохо становится, как будто это он. И мне стыдно и тошнит.
Она обхватила Сергея, он перетянул ее к себе на руки, Катя уткнулась ему носом в шею и снова заплакала. Теперь уже тихо, без рыданий.
Он гладил ее по плечам, спине, путал волосы и шептал:
— Ничего не было, Катюша, ничего не было, не думай ты про это. Вот же, я трогаю тебя и не в танце… Разве тебе неприятно?
— Не знаю, нет, с тобой хорошо… Мне страшно!
— Нет никакого смысла бояться прошлого, в нем ничего не изменишь, но и повториться оно не может.
— Почему это все со мной? Почему? Сначала мама, потом это, еще и балет!
— Балет тоже плохо? И от него тошнит?
— Ну тебя! Я серьезно. Как ты можешь шутить? Я плачу, а он шутит.
— А ты не плачь, не надо. А то
Катя приподнялась, взглянула на Сергея и тут же закрыла лицо ладонями.
— Нет, не смотри! Я правда зареванная.
Он отвел ее руки вниз и не выпускал из своих, смотрел молча. В доме было тихо, от этого особенно слышно тиканье настольных часов и порывы ветра, которые заставляли трепетать деревья под окнами.
— Ты красивая, самая красивая, и я люблю тебя! — он сказал это легко, не раздумывая, не собираясь с духом, не взвешивая «за» и «против». Это месяц назад решение пожениться пришло от сознания того, что им с Катей НАДО быть вместе. Сейчас он слышал только сердце.
— И я люблю тебя, Сережа. Потому и боюсь.
— А давай спать ляжем? Сегодня день такой длинный вышел и… хороший. Это правильно, что ты мне рассказала. Я никому не позволю тебя обидеть, никогда.
— Я знаю. Да, давай ляжем. Я только умоюсь, устала я, Сережа.
Она недолго была в ванной, душ, наверно, не принимала, но когда вернулась, Сергей почувствовал знакомый аромат орхидей. У Кати губы и нос припухли от слез, глаза были красные.
И снова жалость и желание переплелись, соединились, стянулись в горячий узел. Сергей хотел близости с Катей, знал, что рано, не был уверен, что получится, ведь он никогда не делал этого с женщиной. Но чувственность побеждала страх. И еще он знал — нельзя позволить ей уйти в себя сейчас. Она открылась ему вся, и он должен был бережно принять этот дар и сохранить.
— Можно я попрошу? — тихо спросил он.
— О чем?
— Обещай, что не рассердишься и не откажешь, а я обещаю, что ничего не сделаю без твоего желания.
— Хорошо, не рассержусь и не откажу…
Она все еще была в своем новом зеленом платье. И Сергей попросил.
— Можно я помогу тебе раздеться?
Катя сначала удивилась, потом смутилась.
— Ты странное просишь.
— Разреши. Идем в спальню.
Она послушалась. Так же, как привыкла доверять в танце, доверилась и теперь.
В спальне горел только ночник, Сергей не стал зажигать свет. Катя стояла перед ним, опустив руки, не закрывалась. Он медленно и осторожно начал расстегивать ряд мелких пуговиц на платье. Вот оно шелковым всплеском скользнуло на ковер. Сергей провел кончиками пальцев по шее и плечам Кати, спустил бретельки бюстика, нашел на спине застежку.
Катя не помогала ему, но и не противилась. Она вздрагивала от прикосновений его рук. И вот осталась перед ним обнаженная, а Сергей был еще одет.
— Хочешь, совсем свет погасим? — спросил он у самых ее губ.
— Нет, он не мешает…
Сергей поцеловал ее, легко касаясь лица, не в губы, а щеки, глаза. Ладони его нежно следовали по знакомым изгибам ее тела вверх и вниз. Он уже знал ее, но прежние прикосновения были целомудренны, а сейчас каждое порождало трепет и огонь. Катя не отталкивала, она как будто прислушивалась к себе, расслаблялась под его ласками.
— Ты дрожишь. Замерзла? Давай ляжем и я тебя погрею. — Он скинул рубашку, брюки.