АльteRNatива

Секерин Николай

Он стремительно вошёл, все мы резко встали по стойке «смирно».

– Вольно, – скомандовал Антон Маратович и сразу перешёл к делу, – я собрал вас за неделю до начала занятий для того, чтобы провести дисциплинарное взыскание. Сейчас все идём на стадион, где будут наказаны: Рукомойников, Астахов, Пресмыкаев, Прокопенко, Чехов и Штерн.

Внутри у меня похолодело, я покосился на своих друзей. Похоже, что класуха всё-таки рассказала о наших походах на колокольню. Все суетливо вышли на улицу и Антон Маратович скомандовал:

– За мной

строем, бегом марш.

Школьный стадион был метрах в трёхстах, на небольшом возвышении и, добежав до него, все мы изрядно вспотели.

– Упор лёжа – вы шестеро, – скомандовал Антон Маратович.

Мы подчинились.

– На кулаки!

Мы встали на кулаки.

– Ровно стоять! Остальные, слушаем меня. В летнем лагере, в котором вы все отдыхали, Прокопенко, Рукомойников, Чехов, Штерн, Пресмыкаев и Астахов по ночам уходили с территории и шлялись. В армии такой поступок называется самоволкой, или дезертирством, если совершается в военное время. Я хочу, чтобы вы все запомнили: таким не место в военном училище! И сегодня я даю первое и последнее предупреждение этим шестерым, а вместе с ними и всем остальным! В следующий раз – я исключу из клуба!

Мы стояли на кулаках всего пару минут, но казалось, что гораздо дольше. Тело начало трясти, я поднимал поочерёдно, то одну, то другую руку, сгибал ноги. Повернув голову, я заметил, что все остальные делают то же самое. И даже сейчас, несмотря на остроту ситуации и тяжесть наказания я находил возможность поднимать взор в сторону Бога. Больше того, я непрерывно повторял про себя мольбы прощения и бесконечную вереницу «спаси и сохрани».

– Простите нас, Антон Маратович, простите! – простонал Штерн. Как и следовало ожидать, экзекуция подействовала на него сильнее всех.

Мы наперебой стали вторить ему, бормоча слова извинений.

Антон Маратович сел напротив нас на корточки. Позади него выстроились полукругом остальные ученики.

– Послушайте меня, друзья мои, – начал он вкрадчиво. – Я скажу один раз: ваши говняные извинения мне в половой член не упёрлись. Я вам не маменька и не училка, я старый солдат и мне от души насрать на то чем вы станете в будущем. Вы можете шляться по ночам, можете стать наркоманами и пидорами – это ваше личное дело. Разумеется, если вы не станете военными – вам не обязательно опускаться, есть и многие другие профессии, уважаемые и ценные. И в тех профессиях абсолютно допустимо пренебрегать дисциплиной. Так что не надо мне ныть и просить прощения – мне плевать. Для меня важно подготовить достойных кандидатов в военное училище. И если вы не годитесь для этого – я не возражаю. Вопросов нет. Просто освободите тогда места в моём клубе для других и не тратьте моё время.

Он встал в полный рост и закончил, обращаясь ко всем:

– На этом вводное занятие окончено. Поскольку сегодняшний случай был первым, стоящие сейчас на своих женственных кулачках, шлюшки получают супер-приз – один шанс исправиться. Но впредь, я повторяю это для всех: дисциплина самое важное, что есть для военного. И никто из вас не получит в дальнейшем поблажку, как, разумеется, и проститутки, что сейчас дёргаются раком, ошибочно считая это «упором лёжа». Теперь, вольно. Жду всех как обычно, в первый вторник сентября.

С этими словами он развернулся и ушёл. Остальные, посмотрев на нас с осуждением, разошлись в разные стороны. Ну а мы, бывшие авторитеты клуба, со стонами опустились друг за другом на пыльную землю.

– Оо чёрт, – простонал Самсон.

– Это всё ты виноват, мудак! – заорал Чудо-тварь. – Кто тебя просил рассказывать всё училке, сука?!

– Точно! – поддержал его Делюга.

– Да ладно, пацаны, что уже сейчас об этом говорить. Что было, то прошло, – сказал Толстый.

– Да ты вообще заткнись б…, суфле! – сказал, будто плюнул Чудо-тварь.

Я молча встал, посмотрел в сторону Бога и, не вступая в разговор, уныло поплёлся прочь. Душу мою радовало осознание того, что дома меня ждёт «Анриал Турнамент» и что ещё целая неделя каникул, в которую я могу делать всё что хочу! И никакой дачи!

Хрен с ними, думал я, страшное позади, Маратович дал нам последний шанс, а это главное. Значит, надо всего лишь заново заработать его доверие и уважение других участников клуба. А это была та самая ошибка, на которой следует учиться.

Меня догнал Красный.

– Слышь, Смык, можно к тебе?

– Да, погнали.

Отец с матерью были на работе, и пока они не вернутся можно смело устраивать дома игровой клуб.

– Толстого позови без палева, – сказал вполголоса я. – Чтобы только эти дегенераты не слышали. И вообще, не хочу, чтобы они пока знали о моём компе. Что-то они меня бесят в последнее время.

Красный понимающе кивнул и вернулся к пацанам, стараясь незаметно подать знак Рукомойникову. С того момента, как у меня появился компьютер, оба они стали заметно сговорчивее. И сейчас справедливый Прокопенко, воспитанный в духе коммунизма, даже не попытался уточнить, чем именно меня бесят наши друзья и почему конкретно, я считаю их дегенератами.

Наверное, возможность поиграть в «Анриал Турнамент» приобрела для него большую важность, нежели дедовы теоремы о равенстве и братстве. Хотя, быть может, вафлёное поведение Чудо-твари с Делюгой и правда было сейчас не очень порядочным. Как, впрочем, и поступок Самсона, который как-никак, решил за всех, ни с кем не советуясь, когда сдал по своей инициативе всю ситуацию Нине Павловне. И хотя после того как я при всех принял его сторону, он и проявил ко мне видимость особой дружбы, после возвращения из лагеря и до сегодняшнего дня, мы с ним даже ни разу не созванивались. К тому же между нами возникла непробиваемой стеной Ангелина… Впрочем, все эти дни, пока я её не видел, мои чувства несколько охладели, померкнув на фоне всех тех впечатлений, что привнесло в мою жизнь появление дома компьютера.

Конец ознакомительного фрагмента.