АльteRNatива
Шрифт:
Когда я позвонил в дверь, мама открыла и сразу скрылась в зале, где они с отцом смотрели какую-то передачу. Я незаметно проскользнул в туалет, перекрестился три раза по три, помочился, а потом так же незаметно юркнул в свою комнату. Похоже, что разоблачение мне сегодня не грозило.
Захлопнув дверь, я уселся на кровать и посмотрел в сторону Бога. Потом повторил шёпотом три раза «спаси и сохрани» и три раза по три перекрестился. В закрытую дверь заскреблась кошка. Беатриса не любила, когда было закрыто, да и вообще, если в какое-то помещение ей не давали доступа, она начинала противно мяучить
Я впустил кошку и, не захлопывая, подложил тапок, чтобы Беатриса не стала теперь проситься назад. После этого я достал «Дети капитана Гранта» и снова начал читать с первой страницы. Вообще-то, я бы лучше посмотрел телевизор, но у нас он был только один, в комнате родителей, а сидеть вместе с ними я сейчас боялся, так как они могли учуять запах пива.
Я бежал глазами по строчкам и снова думал о другом. О разговоре с Красным, когда он говорил про Фаину, потом о Самсоне и Ангелине, потом об Антоне Маратовиче и Нине Павловне. Неужели она всё-таки сохранит в тайне нашу провинность?
Далее я стал размышлять о военном училище, в которое все мы собирались поступать и к чему нас готовил Маратович. После этого я представил как закончу военное училище и стану военным, строил планы о том как буду говорить Ангелине (с которой мы всё же потом поженимся, когда она бросит Самсона), что начальство отправляет меня служить на Север и что ей необходимо собираться и ехать со мной. Как она согласится и поедет, как у нас появятся дети, как в один прекрасный день я дослужусь до подполковника и стану сдавать экзамены на поступление в генералитет. Как я стану старым и самым влиятельным человеком в нашей стране, как президент будет пожимать мне руку и благодарить на глазах у всего мира.
Всё это я беспорядочно думал, читая Жюля Верна и перевернув страницы на разворот 14-15, обнаружил, что вообще ничего не запомнил из того что прочёл.
– Вот же дурак! – воскликнул я вслух и ударил себя несколько раз ладонью по лбу. – Дурак! Дурак! Дурак!
Я посмотрел в сторону Бога и перекрестился три по три. Потом вернул страницы на начало и стал читать заново. С третьей попытки мне, наконец, удалось включиться в сюжет, но как только это произошло, я сильно захотел спать. Покосившись на часы в будильнике, я отметил, что уже двенадцатый час. Отец говорил, что вставать завтра рано. Рано – это во сколько? Ладно, ложусь спать.
Я скинул с кровати плед, откинул простынь, разделся и лёг. Но как только лёг, сонливость куда-то пропала, и я снова стал думать обо всём подряд. Так, проворочавшись где-то час, я захотел в туалет, встал и вышел из комнаты. Родители уже спали, и чтобы их не разбудить, я на цыпочках прошёл через прихожую.
Облегчившись, я вернулся в комнату, снова лёг и, провалявшись ещё минут двадцать, наконец, уснул.
***
Отец разбудил меня в шесть утра:
– Вставай, Костя, вставай, надо собираться.
Я с трудом поднялся на постели, потирая кулаками глаза.
– А сколько время? – заспанным голосом спросил я.
– Седьмой час уже, надо выходить через полчаса.
Из кухни слышалось шкварчание сковороды, вкусно пахло яичницей и жареной колбасой. Убедившись, что я уже не лягу обратно, отец скомандовал:
– Умывайся быстренько и иди завтракать, мать уже всё приготовила…
Через сорок минут мы стояли на автобусной остановке, где без нас уже накопилась тьма народа. В основном, это были старики, или взрослые, возраста моих родителей. Все они с нетерпением ждали, когда приедет вожделенный автобус. И хотя по расписанию он должен был быть в семь, раньше половины восьмого он никогда не приходил. Тем не менее, остановка всегда была забита заранее. Люди как бы занимали очередь, чтобы когда начнётся толкотня и боевой прорыв к жёлтым дверям-гармошкам, можно было бы со всеми основаниями толкать окружающих локтями. Ведь ты пришёл раньше и это все видели!
На остановке была гнетущая атмосфера. Я то и дело смотрел в сторону Бога, зная в глубине души, что этот мой поступок Он, скорее всего, одобряет. Ведь я ехал на дачу с родителями, чтобы им помогать. Я делал это без желания, ибо мне не нравилось на даче и я не любил все эти сельскохозяйственные штуки, которыми был одержим каждый старпёр нашего провинциального города.
Ещё больше я не выносил автобусы, в которых меня тошнило и эту сопутствующую вонь, что была неотъемлемой частью старых пазиков и икарусов. Выхлопные газы, грязь под ногами, запах старческого пота и нездорового пищеварения. А когда мы ехали с дачи обратно, в автобусах примешивался ещё и запах дикого чеснока, который надолго впивался в руки и рты тех, кто его дёргал на грядках, или ел.
В общем, мучений здесь было для меня навалом, начиная с утреннего пробуждения и кончая следующими несколькими днями. Я верил, что Бог учитывает моё самопожертвование ради отца и матери и обязательно воздаст мне за это по справедливости.
Впрочем, я не имел право ни на что рассчитывать, ведь на всё всегда была Его воля. И как бы подтверждая эту свою покорность, я ещё раз посмотрел в сторону Бога перед тем как втиснуться в грязный автобус.
– Проходите дальше, проходите! – сквозь зубы прорычал отец когда мы, прижавшись друг к другу, протискивались на очередную ступень подножки.
Наконец, двери с треском захлопнулись и машина тронулась.
Не знаю как, но все кто были на остановке вместе с нами, уместились внутрь, несмотря на то, что транспорт подъехал уже битком набитый. Благо хоть что наша остановка была последней перед выездом за город и больше сюда уж точно никого усаживать не станут.
– Вошедшие, передаём за проезд! – раздался из-за груды человеческих тел грозный голос кондуктора.
– Подержи-ка, – велел отец, вручая мне сумку, и засунул свободную руку в карман брюк.
Позади меня, скорчившись боком, стояла мама, умудряясь держать в каждой руке по авоське, слева и справа нас подпирали другие люди. Отец достал из кармана горсть мелочи и, разложив её на ладони, перебрал большим пальцем мелкие монеты.
– Костя, набери четыре пятьдесят, – сказал отец.
Я перехватил в одну руку все сумки что у меня были и собрал с ладони отца четыре пятьдесят.
– Передай вперёд.
Я, насколько мог вежливо, дотронулся до плеча старика стоящего чуть впереди и громко попросил: