Альвиана: по зову сердца и луны
Шрифт:
— Ты не довольна? Тогда провинилась вдвойне. Нет, в тройне. Иди, надень платье горничной и приступай к уборке!
— А тесто?
— Пф-ф! — закатил он глаза. — У нас в холодник уже не умещается наготовленное. Если бы не скрывал, что живу не один, отнес бы служилым. Ну! Быстрее! — изогнул бровь, чтобы придать лицу грозность и поторопить меня.
И вот я в коротеньком синем платье домработницы, в крохотном фартучке и шапочке стою на коленях и натираю щеткой пол, а Дельрен, как барин, вальяжно восседает в кресле
К ролевым играм я относилась спокойно, даже вошла в раж, чем совершенно покорила Дельрена. Да и с остальными с причудами ловчего вполне можно ужиться. И если бы не вынужденное затворничество, вообще бы чувствовала себя хорошо. По домашним делам он не заставлял утруждаться, стирать белье тоже.
Когда уходил из дома, я получала глоток свободы и вздыхала с облегчением, но вечерами с нетерпением ждала его возвращения. Выходила навстречу, радовалась, но с тоской смотрела, как за Дельреном закрывается входная дверь.
— Разгребу дела, съездим за город, — пообещал как-то. Но как назло служебные дела не разгребались, он стал возвращался еще позднее, и даже две складки залегли на его переносице.
Общение с ним стало моим спасением. Несносный Дельрен мог быть приятным, остроумным собеседником, с хорошим чувством юмора, не чурающийся иронизировать над собой. Но иной раз нет-нет, да выведет из себя.
Сегодня, вытирая пыль в рабочем кабинете, нашла большую стопку чистых листов и, позабыв обо всем, занялась рисованием.
Клякса… пара штрихов… дорисовала глазки, ушки, и получилась мышь. Затем несколько линий, и вот мышь грызет кактус. Хотя бы эту колючку я рисую хорошо. Затем пририсовала мышке чудных подружек, домик… и не заметила, как разрисовала с десяток листов. Когда на улице стемнело, я включила настольную лампу и только при свете оценила, насколько сильно измарала пальцы чернилами.
— Ох, ты ж! — закусила с досады губу, а потом плюнула: ну, и ладно, до прихода Дельрена успею отмыть…
Вдруг хлопнула входная дверь.
— Дельрен, ты?! — вскочила с кресла и помчалась вниз. Если вернулся раньше, так, может, сумею уговорить его поехать за город хотя бы на часок? Но стоило наткнуться на него, перескакивающего по лестнице через несколько ступеней, с потемневшим лицом, я застыла на полпути.
— С дороги! — приказал он и пробежал мимо.
— А я рисовала… — заикнулась робко, когда он вихрем влетел в кабинет, где на столе лежали мои рисунки. Мало ли, может, взбешен, что я сидела за его рабочим местом? Из окна же видно, где горит свет…
— Помолчи! — оборвал и грубо сдвинул с дороги.
Он спешно метался по комнате, не замечая меня. Даже не разулся. Не знаю, что происходит, но впервые вижу его таким. От дурного предчувствия сжалось сердце.
— Иди в комнату и сиди там, пока не разрешу
На глаза навернулись слезы, но не покажу слабости.
Хлопнула дверью и упала на кровать.
Он продолжал носиться по дому. Потом скрипнула дверь гардеробной… До меня дошел запах его любимого одеколона. А добил мягкий звук каблуков.
Судя по их приглушенному стуку, Дельрен переоделся в гражданскую одежду и… и собирался на свидание?!
«Боже мой! Неужели? Неужели влюбился в кого-то?!»
Страшная мысль пронзила молнией, болью скрутила живот.
«Нет! Нет! Я бы почувствовала! Я бы почувствовала, что у него кто-то есть! — зашептала с жаром, пытаясь успокоить себя. — Ведь я же чувствую его! Чувствую!»
Но громко хлопнула входная дверь, и я осталась одна в пустом, тихом доме…
Я не могла поверить, но все указывало на это.
Вдруг дом, к которому я привыкла, к которому даже привязалась, в одночасье стал чужим, холодным, напоминающим большую камеру…
Я поверила ему, раскрылась и вот поплатилась за доверчивость и наивность. По щекам потекли слезы. Думала, что смогу хитростью приручить Ловчего, а оказалось, что камень нельзя согреть…
Темная комната наполнялась густыми, длинными тенями, черным сумраком. Мне так было плохо, что дышалось мучительно.
Он ушел не больше пяти минут назад, а казалось, что сижу в комнате-клетке вечность. И от мысли, что сейчас Дельрен спешит к другой, я умирала, распадаясь на тысячи осколков.
«Он обманул меня…» — приходило осознание, и в груди начала разгораться ненависть.
Хватит! Он относится ко мне так, как позволяю относиться к себе!
Я вскочила с постели.
Пусть делает, что хочет! Соберу вещи, деньги и уйду!
Метнулась к столику, включила лампу, шагнула к шкафу. Сдернула с вешалок платья, швырнула на постель, обернулась в поисках чего-то подходящего для сумки и… застыла. В окно смотрели два желтых глаза. Свет отражался в них и делал их невероятно злорадными.
От ужаса у меня волосы встали дыбом. А когда жуткая морда, прильнувшая к стеклу, хищно осклабилась, обнажив белеющие в темноте клыки, я истошно закричала. Так, как еще никогда не орала.
Словно по сигналу мощная, когтистая лапа саданула по стеклу. Оглушающе посыпались осколки.
Будто в замедленной съемке я наблюдала, как через раму перегнулась тень, подняла на меня полные ненависти глаза… А затем раздался грохот — и чудовище соскользнуло вниз, глухо брякнувшись о землю.
Я метнулась к зеркалу, схватила пилку для ногтей и забилась в дальний угол, ожидая, что тварь сейчас вернется и растерзает меня. Однако проходили мгновения, ничего не происходило, и вдруг во дворе зарычали, закричали, началась недобрая возня. Затем снова раздался грохот и жалобный скулеж…