Альвиана: по зову сердца и луны
Шрифт:
— Благодарю за заботу, но не следует смешивать меня с грязью. И на чистоту, могу я написать письмо Маглебу?
— Зачем? — взгляд Дельрена похолодел. И голос стал тише, напоминая затишье перед бурей. И желваки недобро заиграли… Тогда-то я и спохватилась, что лучше заткнуться, но не смогла. Пусть хлебнет своей же микстурки.
— Вижу, что своим присутствием отвлекаю вас, господин Ловчий, от милой Зельны. Так не буду мешать вам влюбленным — найду другого покровителя…
От его взгляда я внутренне сжалась. Ой, кажется, сейчас
И верно, Дельрен медленно нагнулся, положил ладонь на мою макушку и, тихо прошипев:
— Остынь, — макнул меня лицом в воду.
Мне не было больно, но обидно. И книжка вымокла…
Верно Дельрен подметил, скверный у меня нрав, особенно когда «за усы» дергают. Не раздумывая, я выбралась из ванной и, отскочив подальше, швырнула в него намокшей книгой. Она попала ему в грудь, намочила форму, упала в воду и егце раз окатила Ловчего водой.
Дельрен медленно поднялся и с каменным лицом двинулся на меня.
Я попятилась. Страшно, до жути, но ненавижу его, ненавижу! Ярость и адреналин ударили в голову — и прежде чем он приблизился вплотную, взмахнула рукой. Запахло кровью, и сквозь разодранный борт формы ловчего проступили темные пятна…
Дельрен легко скрутил меня, но я успела в него плюнуть, лягнуть, выкрикнуть, чтобы отвалил. И напоследок, пока в молчании тащил к подвалу, обозвала его озабоченным кобелем и отправила к страшной шлюхе, пообещав, если не отстанет от меня, совершить акт членовредительства.
Когда за спиной с оглушительным грохотом захлопнулась дверь, я оказалась в том же злополучном подвале, в котором ночевала в первую ночь нашего знакомства. Но в этот раз здесь было темно. Ревя от обиды и бессилия, я залезла на хорошо знакомую бочку, стоявшую в углу, и разрыдалась от отчаяния. За такие проделки он пожизненно заточит меня, или сдохну от простуды, потому что здесь холодно, а я мокрая. Как же ненавижу скота! Точно прибью его, потому что невыносимо больно от предательства.
Однако не прошло двух минут — дверь приоткрылась, и на пол упали два одеяла. Это внушало надежды, что еще поживу. И все равно скот!
****
Хватило четверть часа заточения, чтобы остыть и понять: я поступила глупо и недальновидно. Надо было сохранять хладнокровие, не показывать слабость. Выждала бы, пока он оспорит мое имя, решит проблемы, а потом сбежала бы. Но это понимал мозг, а вот сердце металось, билось и истекало кровью.
Но никто не плачет бесконечно. Наконец, я выплакалась и затихла. И как только перестала всхлипывать, скрипнула дверь.
Сердце от страха затрепыхалось, ведь Ловчий может сделать со мной все что угодно. Однако прошла минута, вторая — ничего не происходило.
— Долго ждать? — услышала его уставший голос.
Чтобы не испытывать терпения психованного ловчего, медленно пошла к распахнутой двери.
Обнаженный по пояс Дельрен стоял посреди кухни и прижимал к левой половине груди кусок ткани, смоченный в травяном настое. Кивнул мне на
— Говоришь, отгрызешь? — спросил, вглядываясь в мое лицо.
— Побрезгую, — пробурчала я и отвернулась.
— И как же мой досуг после таких угроз?
Я молчала, делая вид, что не слышу его.
— Неужели я еще и виноват? — почувствовала на себе его обжигающий взгляд. Не дождавшись ответа, он съязвил: — Неужели опять само вышло?
Разглядывая пол, я считала до ста и хранила молчание, чтобы опять не наговорить лишнего.
Тогда Дельрен встал, подошел ко мне и пальцем поднял мой подбородок.
— Ревнуешь? — спросил с явным удовлетворением. А у самого глаза горят от радости. Забавляет его, говнюка, моя ревность. Я дернула головой и отвернулась. — Тогда как связать твою ревность с мыслями о Маглебе? — Продолжал докапываться он. — Или твоя ревность фальшивая? Или хочешь пробудить во мне ревность?
— Тебе какое дело.
— Ты напала на ловчего, — он убрал окровавленную ткань от раны и продемонстрировал глубокие царапины, сантиметров на пятнадцать длинной.
Покосилась на них, одновременно волнуясь за него, и жалея, что не выпустила мерзавцу кишки, и отвернулась. Приготовилась, что Дельрен сейчас начнет угрожать, но его слова поразили.
— По правде, я неудачно пошутил. Да, глупо, знаю. Мне вполне хватает близости с тобой. Однако общаться с другими людьми я буду, в том числе с женщинами, — посмотрев мне прямо в глаза, добавил: — По разным причинам. Одна из них, что рано или поздно мне предстоит сделать выбор и жениться. Вторая, мое шараханье от женщин покажется странным. А в-третьих… Впрочем, неважно. — Он потянулся к склянке и снова хорошенько намочил тряпку.
— Ну сдалась я тебе? — грустно выдохнула я.
Он отвлекся от ран, поднял глаза и посмотрел так спокойно-удивительно, что с меня частично схлынула злость. Чем он и решил воспользоваться. Убрал ткань и еще раз продемонстрировал ранения.
— И даже не поможешь?!
— Подуть? — съязвила. Хоть и отхожу, все равно еще хочется прибить его.
— Зализать.
От такой просьбы я охр… охрипла и потеряла дар речи, только ресницами хлопала. Это он серьезно?!
— Да пошутил я! — фыркнул Дельрен.
— Ну и чувство юмора у тебя! — протянула я ошарашенно.
— Знаю. С детства все говорят. Мать считала, что меня при рождении подменили. Повезло, что у нас с отцом очевидное сходство.
Дельрен уже не сердился. Даже улыбнулся. А я смотрела на него и думала:
«Еще пара дибильных шуточек, и или загрызу его, или он мне шею свернет… Спокойствие, Алена, только спокойствие. Этого придурка, кажется, в детстве несколько раз башкой уронили».
Чуть позже, убедившись, что я успокоилась, он отправил меня на кухню греть еду. Однако пришел следом, видимо, убедиться, что яда не подсыплю. Но оказалось, что хуже: Дельрен пришел читать мне нотации.