Аляска золотая
Шрифт:
«Жаль!», — огорчился внутренний голос. — «Так и не узнаем, что это за судно плавало по северным морям. Впрочем, лишний раз рисковать не стоит. Праздное любопытство — вещь коварная…».
Этот день — с точки зрения охотничьих успехов — прошёл просто великолепно: команде Егор удалось добыть одного моржаклыкача и шесть молодых, примерно восьмипудовых моржих.
— Сегоднято мы точно выиграем у этих задавак! — пообещал УховБезухов, устало обнимая плечи Айны. — Нынче у датского Томаса не будет повода — нагло насмехаться
Тяжелогружёная шлюпка взяла курс на «Александр», чей силуэт маячил на юге едва видимым пятнышком. Вечернее солнышко продолжало прятаться в серофиолетовых облаках, дождик стих, а северный ветер, наоборот, крепчал.
Егор, стоя на носу шлюпки, внимательно изучал в подзорную трубу дальние и ближние льдины.
«Вдруг, наш грозный моржубийца сменил спальное место?» — настойчиво вещал приставучий внутренний голос. — «Тогда сразу же подплывём к той странной льдине, пристально взглянем на загадочный корабельный штурвал, проясним шараду…».
После пятиминутной тишины внутренний голос вновь ожил: — «Ага, вот же оно — штурвальное колесо! И страшного моржа нигде не видно! Только вот…. Братец, переведика подзорную трубу чуть ниже. Ничего не понимаю! Раньше льдина была желтоватой, а сейчас она какаято розовая и даже — местами — красноалая…. Это ещё что такое? Похоже, какието внутренности…. А рядом с ними — в большой кровавой луже — валяется обыкновенный матросский башмак…».
Глава пятнадцатая
По долинам и по взгорьям
В голове билась — словно шустрая плотвичка в ведёрке незадачливого рыбака — одинокая и испуганная мысль: «Лишь бы не Томас! Лишь бы не Томас! Как тогда смотреть в глаза Гертруде и Людвигу? Господи, сделай так, чтобы это был не Томас…».
Шлюпка подошла к злосчастной льдине, но это абсолютно ничего не прояснило: большие и маленькие лужи крови, беспорядочно разбросанные серые внутренности, рядом с наполовину вмёрзшим в лёд корабельным штурвалом всё так же лежалдремал стандартный, почти новый матросский башмак.
— Гребём к «Александру»! — хмуро скомандовал Егор. — Шибче гребите, лентяи! Не жалейте сил! Навались!».
«Эх, братец, надо было, всё же, осмотреть загадочный штурвал!», — возобновил своё нытьё беспардонный внутренний голос, но тут же одумался и извинительно заканючил: — «Молчу, молчу, молчу! Это же я так просто, по привычке. Не обращай, пожалуйста, внимания…».
Когда они подошли к фрегату, выяснилось, что вторая шлюпка уже поднята на борт. Егор мгновенно вскарабкался по штормтрапу на палубу корабля и хрипло спросил у шкипера Тихого:
— Где Томас Лаудруп? Жив?
— Живой он, Александр Данилович! — успокоил Емельян. — На носу сидит, переживает сильно, а эскимосские туземцы его утешают старательно, песенки поют необычные. Слышите?
Действительно, до слуха Егора долетали какието странные звуки — гортанные и одновременно вибрирующие в самых разных тональностях.
«Напоминает горловое пение тувинских и алтайских шаманов!», — напомнил о себе памятливый внутренний голос. — «Както в двадцать первом веке показывали по ящику, на канале «Культура»…».
Он торопливо прошёл на нос фрегата и, склонив голову на бок, принялся — не без доли удивления — созерцать открывшуюся его взгляду мизансцену.
Томас Лаудруп, откинув голову назад и упершись затылком в доски корабельного борта, сидел на большом холщовом мешке, плотно набитом рваными парусами и старыми корабельными канатами. Лицо юного датчанина было беззаботным и расслабленным, на обветренных губах блуждала умиротворённая улыбка, а в широко открытых глазах присутствовал откровеннохмельной блеск.
По правую сторону от Томаса на бухте толстого причального каната восседал эскимосский вождь. В жёлточёрных зубах пожилого туземца была крепко зажата длинная, очень светлая пластина («Скорее всего — костяная!», — заявил внутренний голос), вождь изредка ударял по ней толстыми тёмными пальцами, похожими на корявые прутики полярной ракиты. Пластина тут же начинала мелко вибрировать, подражая звукам, издаваемым в полёте гигантским рассерженным шмелём, бестолково мечущимся из стороны в сторону.
По левую сторону от захмелевшего датчанина стоял на коленях другой заметный персонаж — сын эскимосского вождя по прозвищу Ушибленное Плечо. Широкое лицо молодого туземца было донельзя одухотворённым, глаза плотно закрыты, а из узких губ вылетали — в такт вибрации костяной пластины — громкие гортанные звуки: то угрожающе низкие и сердитые, то невероятно высокие и нежные.
«Да уж, блин с начинкой — из копчёного китового языка!», — заёрничал невоспитанный внутренний голос. — «Картина маслом — нашего дорогого товарища Ильи Репина — «Особенности русскоэскимосской охоты на моржейубийц»! Подругому и не скажешь…. Ага, вот и знакомая мелодия ясно читается! Только очень уж замедленно исполняют, с явно затянутыми паузами…. Слышишь, братец? Вот же, опять: — По долинам, … и… по взгорьям…. Шла дивизия…вперёд…».
За спиной прошелестели лёгкие шаги, на плечо ожидаемо легла горячая рука, и нежный голос прошептал:
— Саша, давай не будем им мешать, отойдём в сторонку. Я тебе там всё подробно расскажу…
Они прошли к центральной мачте фрегата и Егор, от души поцеловав жену в трепетные и податливые губы, отстранился, внимательно посмотрел в любимые глаза и серьёзно попросил:
— Саня, расскажи, пожалуйста, что произошло! Только нормально расскажи, по делу, без романтических отступлений…