Аляска золотая
Шрифт:
— Хорошо, без отступлений! — покладисто улыбнулась Сашенция. — Я тебе перерасскажу — сжато и коротко — историю, изложенную гребцами. Эскимосская шлюпка, добыв трёх моржих, решила сменить ледовые поля и переместится от берега на парутройку миль западнее. По дороге наблюдательный Томас высмотрел на большой светложёлтой льдине огромного моржа, а рядом с ним — корабельный штурвал, вмёрзший наполовину в лёд. Загорелся паренёк, мол, вперёд, раскроем тайну! Эскимосы ему объяснили — доходчивыми жестами — мол, это плохой морж, злой, опасный и очень невкусный. Мол, ну его, поганца, в задницу моржовую.…Наш юный Лаудруп считал себя в шлюпке главным, так как подполковник Иванов — после Новой Зеландии — был словно бы варёный, и от всех руководящих функций постоянно самоустранялся. После непродолжительных раздумий Томас принял, как ему показалось, мудрое и взвешенное решение: опасного моржа не беспокоить, пристать тихонечко к льдине и незаметно так — для спящего зверя — осмотреть загадочный штурвал. Эскимосы начали спорить, да куда там, заклинило Томаса. Как же иначе, он в родителей пошёл своих, а тем упрямства не занимать…. В конечном итоге, пристала шлюпка к льдине, в ста метрах от спящего моржа, доброволец — Фролка Иванов — вылез на лёд, осторожно подобрался к корабельному штурвалу…. Тут зверь на него и бросился. Сразу же подмял под себя, тело пробил насквозь острыми клыками…. Кинулись отбивать, начали палить в моржа из ружей, да куда там. Монстр, не выпуская ещё живого Фрола из своей страшной пасти, доковылял до края льдины и бухнулся в воду. Больше ни его, ни подполковника не видели…. Может, ружейные пули достигли цели, и морж, всё же, умер, находясь под водой. Умер, и камнем пошёл на дно — вместе с добычей. А, может, пользуясь людской паникой и растерянностью, затерялся, хитрец, в ледовом крошеве, длинными нырками уходя всё дальше и дальше от шлюпки…. После всего случившегося Томас впал в полный ступор, а мудрый эскимосский вождь тут же — скупыми жестами — велел гребцам идти к «Александру». Подняли мальчишку на борт фрегата, а он совсем никакой. Колотило его, беднягу, словно в сильном простудном ознобе, глаза были — словно две маленькие зимние льдинки. Даже крепкие пощёчины не помогали! Представляешь? Что делать? Ладно, думаю, прибегнем к старым и проверенным средствам, припасённым на такой случай. Налила — на две трети — в поллитровую кружку ямайского рома, разбавила чистым спиртом, сахару щедро добавила, чтобы пареньку глоталось легче, размешала тщательно, Томаса отвела на корабельный нос, усадила на мягкое.… Как и полагается, первый глоток получился неудачным: кашель, чих, сопли и слюни во все стороны. Выждала с минутку, и снова…. Уже третья попытка увенчалась полным успехом, кружка опустела на добрую треть. Стал наш юный датчанин постепенно приходить в себя: щёки порозовели, льдинки в глазах начали медленно таять. Тут и эскимосы подошли, начали свой экзотический концерт. Я мешать им не стала, поскольку на Томаса эта странная музыка действовала сугубо положительно…. Такие вот дела…
Егор ещё раз поцеловал жену в сладкие губы, прошёл на капитанский помост и велел Емельяну Тихому:
— Всё, шкипер, поднимаем на борт добычу и шлюпку, выбираем якоря, ставим нужные паруса и идём на юг, к эскимосской деревне. Добытых моржей разделаем уже на ходу, на завтрашнем рассвете…. Всё, давай команду к отплытию. Форверст!
— Знаешь, Саша, а ведь ничего страшного и не произошло, — засыпая, пробормотала ему в ухо Санька. — Конечно, это я не про погибшего Фрола, что ты. Хоть и предатель, но жалко. Живая душа — какникак…. Я про Томаса Лаудрупа. Юноша ведь очень долго может оставаться наивным юношей, практически — до самой смерти. Чтобы мальчишка быстро превратился в полноценного мужчину — нужно нечто. Например, совершить страшную и непоправимую ошибку…. Ошибку, которая молодые и легкомысленные мозги, да и всю душу в целом, повернёт в нужном направлении. Думаю, что за сегодняшний день Томас повзрослел сразу лет на пятьшесть, если не больше…. И это — очень даже хорошо…. Может, ему стоит поручить, в свете нашего с тобой недавнего разговора, одно важное дело? Вот, как ты считаешь, если…
Стоянка около эскимосского летнего лагеря получилась короткой, за двое неполных суток путешественники управились со всеми делами. На каменистый берег полуострова была перегружена эскимосская доля моржового мяса, все шкуры, жилы и бивни, а на борт «Александра», в свою очередь, поднята русская часть китовой добычи и два десятка старых, скаченных воздушных пузырей.
— Разрешите доложить, господин командор? — вежливо обратился к Егору корабельный боцман Петрович. — На борт «Александра» доставлено: пятьдесят пудов китового сала, восемьдесят пять пудов китового мяса и семь с половиной пудов копчёного китового языка! Можно было и гораздо больше заготовить, да закончились бочонки, которые нам выделил Николай Савич Ухов. Остальныето он себе оставил, чтобы солить рыбу нерку и её икру, да ещё и под грибы…. Так что мы даже и половины причитающейся доли не выбрали. Чему эскимосы очень даже рады….
— Спасибо за отличную службу, боцман! А эскимосам не завидуй, нелегка их туземная доля, — усмехнулся Егор и обратился к УховуБезухову: — А что у нас, подполковник, с моржатиной?
— Пятьдесят с хвостиком пудов мяса, Александр Данилович! — браво доложил Ванька. — И ещё порядка десяти пудов субпродуктов, залитых моржовым жиром…
«Это вы, братцы, перестарались!», — насмешливо прокомментировал полученную информацию внутренний голос. — «Если все эти мясные пуды просуммировать, а после поделить на количество бойцов, будущих зимовать на Аляске, то получается очень солидно, даже с немалым избытком…. Впрочем, ничего страшного: много, как известно, это ни мало! Излишки продовольствия фрегаты могут забрать с собой — на тайваньскую зимовку…».
Прощанье с эскимосами прошло буднично, без лицемерных слёз, торжественных помп и духовых оркестров. Егор подарил вождю бельгийское ружьё, огненных припасов — на двадцать выстрелов, и пуд шведской соли. А в ответ получил необычный амулет: крохотную фигурку белого медведя, искусно вырезанную из светлосиреневого халцедона. [33] Мишка был симпатичным, улыбчивым и — по душевным ощущениям — какимто бесконечно родным.
Уже находясь в шлюпке, Егор окинул каменистый берег прощальным взглядом.
33
— Халцедон — разновидность кварца.
«Опаньки, офигеть можно!», — искренне удивился внутренний голос. — «Ещё неделю назад на ритуальной площадке эскимосов наличествовал всего один тотем. Правда, тотеминопланетянин. А теперь к нему добавилось два новых: деревянная Санька — с развевающейся на ветру гривой волос, и ты, братец, в шляпетреуголке. Мужественный и весь из себя героический…. Хотя, может быть, это просто фантазия у меня разыгралась чрезмерно, и эти туземные идолы — обычные собирательные образы, так их растак…»
В Александровске дела разворачивались в бодром марше. Только очень уж неоднозначно разворачивались: были как понастоящему положительные моменты, так и насквозь отрицательные.
Среди положительных можно было отметить следующее.
Вопервых, у Людвига и Гертруды были практически готовы все детали трёх сборноразборных катамаранов, причём — с учётом всех конструктивных изменений, внесённых сообразительной Айной.
— Вот, мои некогда нежные ручки — теперь все в противных занозах и мозолях! — Герда откровенно хвастливо демонстрировала всем желающим свои маленькие, но крепкие ладошки. — Раньшето я, наивная, думала, что самая тяжёлая доля — это работа корабельного кока. Ерунда полная! Плотником быть — в десять крат труднее! Да, что там — в десять, во сто крат! Топоры тяжеленные и острые, рубанки непослушные, пилы — вечно тупые.…Но сделали всё — по вашим, герр командор, чертежам — полностью! Принимайте работу, Светлейший князь! Принимайте, и организовывайте доставку деталей катамаранов к вашим загадочным озёрам. И мы с Людвигом поучаствуем, займёмся сборкой, испытаниями. А где таинственные воздушные пузыри Айны? Ну, надо же, какие…. Как их надувают?
Вовторых, был окончательно достроен один из трёх бревенчатых домов, два просторных сараясклада и небольшая банька. Дом (обычная русская изба, чего уж там!) получился на загляденье: четырёхкомнатным, с просторной кухнейкладовой, тёплым отхожим местом и отличной печьюлежанкой из дикого камня, на которой — в лютую зимнюю стужу — могли без проблем разместиться тричетыре человека.
Втретьих, широкоплечие гренадёры капитана Йохансена перетащили через Чилкутский перевал к Первому озеру более двух тонн разных грузов, включая разобранные корабельные шлюпки, сбором которых занимались плотники, выделенные Уховымстаршим.
Вчетвёртых, в окрестные реки и ручьи вошли — с преднерестовым визитом — огромные стаи крупной и жирной нерки. Бывшие солдаты Александровского полка выстроили дельные заломы и тони (видали аналогичные сооружения в невском устье), и успешно занимались заготовкой рыбы и икры.
— Эх, Александр Данилович, жалостьто какая! — кручинился Уховстарший. — Бочки и бочонки заканчиваются! А рыба — так и прёт! Уже нерку только вялим, слегка подкапчивая, вместе с икрой, не потроша…
— Не грусти, Савич! — громко успокоил старика Егор (громко, потому что рядом с ними тёрся Антипка Ерохин в компании с двумя шведскими гренадёрами). — Продовольствия у нас нынче в достатке, хватит года на полтора, может, и на все два. Пора заняться его переброской в глубь Аляски. По дороге будем — на озёрах за Чилкутским перевалом и вдоль русла Юкона — регулярно закладывать небольшие промежуточные склады, чтобы зимой погонщикам с собаками было вольготней добираться до Александровска…
«Хитёр ты, братец! Ох, хитёр!», — одобрительно усмехнулся внутренний голос. — «Вешай им всем лапшу на доверчивые уши! Вешай! Погуще да понаглее, как вы и договаривались с Александрой Ивановной…».
А вот отрицательный момент был всего один, зато очень серьёзный: единственный достроенный домпятистенок был в срочном порядке переоборудован под лазарет. Болящими и немощными числилось сразу семь бойцов экспедиции. Один из шведских гренадёров — за время хождения тудасюда через Чилкутский перевал — от избыточного усердия надорвал себе продольные мышцы спины, и теперь каждый шаг ему давался с трудом и нешуточной болью, даже пальцы рук сгибалисьразгибались крайне неохотно. Второй гренадёр поскользнулся на каменистом косогоре, неудачно упал и раздробил коленную чашечку. Третий, перепутав на привале безвредную голубику с ядовитой волчьей ягодой, получил сильнейшее пищевое отравление. Пожилой краснодеревщик Пантелей слёг с острейшим приступом радикулита. Ещё два матроса с «Орла» во время стоянки в бухте Александровска (следовательно, в Александровской бухте!) слегка перекупались в коварнотёплых водах Тихого океана и сильно простудились, истекая зелёными соплями и поминутно заходясь в приступах лающего кашля. Ну, и Антип Ерохин, орудуя плотницким топором, сильно поранил левую руку, потерял много крови и ходил по лагерю, слегка пошатываясь от слабости.