Алые паруса бабушки Ассоль
Шрифт:
– Он просто хочет поиграть! – с надеждой предположил Кортик.
Итак, соня Улисс после десяти дней вынужденного рассветного рыболовства выбрался ни свет ни заря побродить по двору. А петух, прорывший, вероятно, за время отсутствия собаки проход к заветной беседке, шел покукарекать на самой высокой из доступных ему точек.
В то мгновение, когда собака и распушивший все перья соседский петух остановились друг против друга, Улисс действительно был очень расположен порезвиться – об этом красноречиво говорил пучок на месте его хвоста – пучок дергался, то есть Улисс вовсю вилял хвостом. Снежно-белый, слегка заросший после последней модельной стрижки пудель и петух, вспыхивающий язычками пламени, – зеленое брюшко, фиолетовые и желтые отливы на крыльях, красный гребень. Но нужно было сделать поправку на драчливость петуха, и кому как не Кортику это было хорошо известно! Если уж он клевал, так клевал! Через несколько минут Улисс понял, что петух опасен, а петух еще не понял, что он слишком стар для демонстрации силы. И Улисс подгадал возможность ухватить яркую фиолетово-золотую игрушку за шею, чтобы показать ей, как интересно волочиться по траве. Петух обмяк, Улиссу такое его состояние не очень понравилось, он выпустил игрушку, попрыгал на месте вверх, чтобы показать, как нужно резвиться, потом опять схватил за шею.
Очнувшись от ступора, в котором мы все застыли у окна, матушка первой бросилась к дверям.
– Я бы на твоем месте сейчас не выходил, – порекомендовал дядя Моня. – По-видимому, женщина в байковом халате, которая бежит по вашему газону к петуху, его хозяйка. По собственному опыту знаю, что в таких случаях лучше переждать первую грозу. Уже ничего не изменить.
Матушка послушалась. Я подумал еще, что она всегда беспрекословно слушается своего дядю.
Она вернулась к окну. Улисс был совсем не против, чтобы соседка поиграла с ним вместо вышедшего из строя петуха. Он прыгал вокруг, пока женщина, присев, осматривала птицу. Она встала и посмотрела на наши окна. Улисс перестал прыгать и отошел к дому. При этом он несколько раз призывно тявкнул. Значит, шел кто-то чужой. Это в нашем понятии – чужой, пудель же принимал всех без исключения людей за друзей, а тявкал для информации.
Мы посмотрели в сторону дороги. Переступив мягкими тапочками через оставшийся со стороны дороги декоративный забор, по траве к соседке шел новый хозяин Черной дачи.
Последующая сцена удивила даже дядю Моню, а он в последние годы вообще редко демонстрировал удивление.
Немец склонился над петухом, взял его за лапы и поднял, осмотрев яркую тушку с неожиданно длинной вытянувшейся шеей. Потом он достал что-то из кармана и показал это соседке – нам было не разглядеть. Соседка посмотрела на немца растерянно. Он еще раз залез в карман, после чего соседка взяла то, что он предлагал, и немец унес петуха, уже не спеша, по дорожке, вымощенной плитами.
Улисс разочарованно тявкнул – гость уходил. Мы не могли сразу выйти из дома и отозвать его, потому что соседка стояла неподвижным истуканом на газоне у дома еще добрых пять минут. Потом дернулась, как разбуженная, мазнула взглядом по нашим окнам и быстро ушла к себе.
– Кто этот человек? – спросил дядя Моня.
– Это наш новый сосед, немец, – почему-то шепотом ответила матушка.
– Будь с ним осторожна. Он странный.
– Почему? – прошептала матушка.
– Немец, да? В полшестого утра в домашних тапочках! Только вдумайся! Идет на чужой двор купить чужого мертвого петуха.
– Я с ней поговорю, – не слышит его матушка. – Пока мне еще петуха жалко. Вот сейчас пойду и поговорю! Пойдем со мной, – позвала она Кортика. – Будешь стоять и извинительно улыбаться. Только – молча!
Прежде чем пойти к соседке, они завели в дом Улисса.
Дядюшка сказал, что сходит к своей машине за кое-какими причиндалами.
Я остался у окна смотреть, как матушка с Кортиком идут к калитке. Кортик по дороге подобрал большое петушиное перо и стал с ним играть. Матушка заметила это и выбросила перо. Я не сдержал улыбки, представив удрученного Кортика у соседки, машинально раскручивающего перед ее носом петушиное перо. Оно упало на траву и сразу поймало в свой ультрамарин еще сонный луч солнца.
Вернувшись в дом, дядя Моня прошел по комнатам, неся перед собой небольшой прибор с антенной. На картинной раме в гостиной и в моей комнате на настольной лампе рядом с компьютером он обнаружил по маленькому серому цилиндру. Снял их, осмотрел через раздвижную лупу, которую последние годы всегда носил с собой, слегка поковырял длинным – «кокаиновым», как он его называл, – ногтем правого мизинца. После чего спросил:
– Что на втором этаже?
– Комната Кортика, спальня бабушки Соль, еще две спальни для гостей, две ванные, кладовка.
Дядя Моня кивнул и не пошел на второй этаж.
– Знаешь, что это такое? – спросил он, протягивая мне цилиндры.
Я сначала осмотрел его прибор с антенной.
– Это камеры. Возможно, с микрофонами – крупные.
– Однако много мы тут сегодня наболтали, – заметил дядя Моня. – И картина эта удачно висит – вся столовая видна и прихожая. – Он вздохнул. – Возьмешь себе или выкинем?
– Как это – выкинем? – возмутился я. – А выяснить, кто их поставил?
– Я и так знаю, кто их поставил. И это не адвокат с его допотопной техникой. – Он кивнул на глазок видеокамеры.
– Конечно, возьму!
– Справишься? Они наверняка закодированы на определенную частоту.
– Это не проблема.
– Тогда бери, играй.
– Я тут подумал… – я замялся.
– Говори, раз начал, – приказал дядя Моня.
– Ты кому-нибудь рассказывал о наших беседах про Нину Гринович?
– Ерунда. Я об этой женщине написал столько докладных и рапортов, сколько не писал ни про кого другого.
– Я имею в виду – в последнее время.
– Эх, мальчик, – вздохнул дядя Моня. – Раскрой ладонь и посмотри, что ты держишь в руке.
Я сильнее сжал ладонь с камерами.
– Все, что мы здесь обсуждали, и все, что ты выводил на экран своего монитора, просматривалось и слушалось посторонними ушами, и уже давно. Странно, что я ничего не заподозрил. Это, наверное, потому, что я не верю в сокровища. Почему ты спросил?
– Через месяц после нашего первого разговора о похоронах Нины Гринович в доме напротив поселился немец.
– Допустим, – кивнул дядя Моня.
– А в Рио-де-Жанейро был убит летчик и похищен электронный сканер для определения разных металлов.
– В Рио-де-Жанейро? В том самом Рио-де-Жанейро, который в Бразилии? – стараясь сохранить серьезность, переспросил дядюшка.
– Точно, – уныло подтвердил я, видя, как он прячет улыбку. – Это бабушка Соль сказала мне по телефону. Чтобы я передал ее зятю, к каким тяжелым последствиям привело уничтожение сейфа в этом доме.
Дядя Моня посерьезнел. Но не настолько, чтобы хорошенько все проанализировать.
– Эта женщина – авантюристка. Ты знаешь, что она сидела в тюрьме?
– Ты?! Она!.. – задохнулся я негодованием.