Алые перья стрел
Шрифт:
А ботик — просто чудо. Мастер сделал точнейшую копию «Дедушки русского флота». Командор уверен, что сам Петр был бы счастлив, если бы получил в подарок такую модель.
Есть немало и других корабликов — поменьше. Среди них маленький фрегат с пенопластовым корпусом и пестрыми бумажными парусами — подарок одного читателя, третьеклассника Максима. Он стоит на полке с книгами Командора. Он словно их частичка… Есть еще немало мелких корабликов, тоже читательских подарков.
Когда-то моделей было больше. Но шхуну-бриг «Надежда» и баркентину «Вега» Командор отдал ребятам, в «Каравеллу».
У Командора были по этому поводу кое-какие подозрения, но чего они стоят без доказательств!
Утешала лишь мысль, что похитителями двигала, возможно, не грубая корысть, а приверженность к парусам и морской жизни. Конечно, это не оправдывает пиратов, но все-таки окрашивает печальное происшествие хоть каким-то налетом романтики…
Впрочем, «Надежда» не исчезла совсем. Она осталась в кадрах отрядного фильма «Кораблик, или Хроника капитана Саньки». В кино возможны всякие трюки, и «Надежда» сыграла там настоящую бригантину. От ее борта отваливает шлюпка. Из шлюпки выскакивает на берег пиратского острова лихой десант: два десятка мальчишек в белых матросках, с деревянными мечами и рогатками. Пираты, похитившие юную героиню фильма, не выдерживают натиска и сдаются. Известно, что в кино, в отличие от реальной жизни, добро неизменно торжествует. По крайней мере, в фильмах отряда «Каравелла»…
Модели на полках каюты — Третья флотилия Командора. По ночам она живет своей таинственной жизнью. Просыпаются на палубе «Арабеллы» крошечный фаянсовый бегемот Мотя и пластмассовый петух Кригер, которые с давних пор прижились на этом корабле и ни за что не хотят покидать его. На клотике фок-мачты беспокойно вертит головой и всматривается в тревожную даль красный павиан — подарок братьев-читателей Илюшки, Юры и Саши и их замечательной мамы. Несут службу четверо крошечных матросиков, подаренных Командору на Новый год старшим сыном…
По всем моделям разносится шуршание: это матросики и корабельные гномы готовят суда к отплытию.
Коты Макс и Тяпа, которые дрыхнут в ногах у Командора, беспокойно дергают ушами. Совесть их нечиста. Однажды в приступе безответственной кошачьей дури они носились по каюте и сшибли на пол «Арабеллу». После ремонта стеньга на грот-мачте оказалась чересчур наклоненной вперед, что слегка нарушает корабельную гармонию, но ничего не поделаешь…
Но коты тревожатся напрасно. У волшебных экипажей Третьей флотилии и без них масса забот: за ночь надо успеть побывать во многих сказках.
Днем модели как бы засыпают, а к вечеру вновь начинается тихое волшебство.
Когда за окном назревает закат, рангоут и такелаж Третьей флотилии Командора чернеет на фоне окна, как на экране приключенческого фильма. И за моделями чудятся иные мачты — настоящих океанских парусников, которые когда-то видел Командор.
Первый раз это случилось в пятьдесят девятом году. Третьекурсник Слава приехал на практику в Ленинград и жадно искал там всяческие приметы морского города. Однажды он за мостом Лейтенанта Шмидта, у
Сразу можно было понять, что суда — парусные, хотя парусов на реях и гафелях, конечно, не было.
В романтической голове студента Славы началась сумятица.
По словарям и картинкам он давно изучил все типы парусников, но сейчас в густом переплетении рангоута, вант, штагов, форду-нов, бакштагов и топенантов он совершенно запутался. И робко окликнул бравого военного морячка в белой форменке:
— Вы не скажете, какие это суда?
— Гляди острее! На них же написано.
На белых кормовых свесах и правда можно было разобрать черные буквы: «Вега», «Кропоткин», «Сириус», «Шокальский»…
— Я не про названия. Какой у них тип?
Морячок снисходительно удивился бестолковости «салаги»:
— Сам, что ли, не видишь? Это парусники.
Да, военные моряки далеко не всегда блещут познаниями в парусных делах. (Однажды Командор выспорил бутылку коньяка у капитана третьего ранга, который утверждал, что проходил в училище устройство… трехмачтового брига. Впрочем, бутылку капитан так и не отдал.)
Морячок удалился, вызывая воспоминания о песенной строчке: «Когда он шел, его качало, словно лодочку…».
И вдруг негромкий голосок отчетливо сказал рядом со Славой:
— Это бар-кен-тины.
Оказалось — мальчуган лет десяти.
С аккуратной светлой челкой, в круглых интеллигентных очках, в мятых и подвернутых парусиновых брюках и босиком — что в общем-то было не характерно для приличных ленинградских мальчиков. К ногам его прилипли сырые травинки. Он держал желтое пластмассовое ведерко и бамбуковую удочку.
Конечно же, баркентины!
— Да, я вижу теперь. Спасибо тебе!
— Пожалуйста, — сказал мальчик. И пошел вдоль парапета — походкой человека, которому принадлежит весь Ленинград.
А будущий Командор ощутил мгновенное сожаление, что не живет здесь всегда. В этом удивительном городе, где прямо в центре швартуются трехмачтовые баркентины; где есть вот такие разбирающиеся в морских премудростях мальчишки; где смотрит сквозь корабельные снасти полусказочный рогатый месяц и где флотский духовой оркестр на недалеком причале играет вальс «Голубой Дунай»…
Лет через десять Командор вспоминал мальчика с удочкой, когда писал сказку «Баркентина с именем звезды». В этой сказке (как и не раз в жизни!) баркентину хотели переделать в ресторан, и она, не желая такой участи, сгорела.
Сказки иногда сбываются. В конце восьмидесятых в Севастополе, на берегу Артиллерийской бухты, сгорел ресторан «Бар-кентина». Это бывший парусник «Кропоткин», один из тех, которые когда-то Командор увидел в Ленинграде…
С особой любовью Командор вспоминает парусники, которые подарили ему друзей.
В шестьдесят седьмом году, в Севастополе, на громадном четырехмачтовом барке «Крузенштерн» Командор познакомился с земляком-уральцем Евгением Ивановичем Пинаевым — моряком, художником и писателем.