Алые погоны (повесть в 3 частях)
Шрифт:
— Пойду покажу письмо капитану, — решительно поджал губы Голиков. — Вы за меня будьте спокойны, Мария Семеновна.
Алексей Николаевич подозвал Володю:
— Ну, как с альбомом?
— Подбираю материал, — деловито сообщил Ковалев и показал то, что получил в библиотеке.
Капитан обещал принести еще одну книгу. Кстати спросил об Авилкине:
— Поддается?
Владимир недовольно нахмурился.
— Слабо.
— Не сразу, не сразу, — подбодрил воспитатель. — Да, вот еще что: поскольку вы, так сказать, опекаете его, прошу обратить особое внимание на воспитание у него смелости. Кое-какие успехи в этом отношении есть, надо их закрепить и развить.
Капитан Беседа рассказал о том, что сделано, и дал Володе несколько советов.
Вечером Володя предполагал быть у Богачевых, но оставалось еще часа два свободного времени, и он предложил Павлику пойти за город на лыжах. Авилкин с готовностью согласился. Они заскользили вниз по Кутузовской улице. Снег то валил пухом, то неожиданно переставал падать. Когда лыжники остановились у крутого обрыва к реке, Ковалев предложил Авилкину:
— Давай спустимся!
Павлик боязливо посмотрел вниз. Люди, проходившие по узкому полотну железной дороги, казались отсюда крохотными.
— Д-давай, — выдавил из себя Авилкин, все еще надеясь, что Володя раздумает.
— Вперед! За мой! — крикнул Ковалев и ринулся вниз, вздымая буруны снега.
Павлик тоскливым взглядом проследил за Володей, пока тот не достиг подножья горы. «Он взрослый, — искал лазейку Авилкин. — Уйду! Скажу, нога заболела… Может же быть?» Но взгляд упал на проложенный Ковалевым след. Володя внизу махал рукой. Опять повалил снег.
Авилкин надвинул шапку на лоб, тоненько крикнул: «И-ех!» — и с отчаянной решимостью в глазах, оттолкнувшись, устремился вниз. На половине спуска он растерялся, лыжи скрестились, и Павлик врезался головой в сугроб. Шапка свалилась. Красноватая голова выделялась на снегу, как помидор. Но Авилкин тотчас поднялся, быстро приладил лыжи и доехал до Володи.
— Ушибся? — спросил Ковалев.
— Пустяки, — небрежно бросил Авилкин. Щеки у него раскраснелись, глаза горели, а шапка, осыпанная снегом, съехала набекрень.
— Давай еще раз! — задорно предложил Павлик. — Теперь полный порядочек будет! Вот посмотришь!
Они снова полезли наверх.
Вволю накатавшись, возвратились в училище. Павлик был возбужден и радостен, захлебываясь, рассказывал Владимиру о своих ощущениях при спуске с горы и не замечал, что друг его стал молчаливым и сосредоточенным. Ковалев — в какой уже раз! — задавал себе вопрос: «Идти или не идти?»
Вот уже две недели, как Владимир был в ссоре с Галинкой. Это его очень мучило. И ссора-то получилась какая-то ребяческая. Началось с того, что он опоздал. Они до этого условились вместе пойти послушать концерт московского скрипача, но Володя пришел к Богачевым не в шесть тридцать вечера, а в половине восьмого. Галинка, словно бы вскользь поинтересовалась:
— Помешало что-нибудь важное?
И раньше бывало, что он опаздывал, — задерживали комсомольские или училищные дела, — но Галинка никогда не упрекала. На этот раз Ковалев задержался потому, что увлекся шахматной партией. Не умея кривить душой, он прямо признался в этом. Девушка сразу изменилась, и по сведенным на переносице бровям, по сухому тону ее односложных ответов Владимир понял, что она обиделась. Он стал было шутить, стараясь этим смягчить свою вину:
— Посыпаю голову пеплом и отправляюсь на поклон в Каноссу!
Но Галя только непримиримо повела плечом. На концерт она сначала идти отказалась и только после долгих увещеваний неохотно пошла. Она молчала всю дорогу до театра, молчала в фойе во время антрактов. Но прекрасная игра скрипача смягчила ее, и, очевидно считая, что урок дан достаточный, она стала отвечать на вопросы Володи. Он воспрянул духом, но, оказывается, рано. Это была лишь видимость «амнистии». Стоило ему заговорить о последнем романе Эренбурга и сказать, что «Буря» ему очень понравилась, как Галинка решительно заявила:
— Автор не имел права убивать Сергея и оставлять в живых таких подлецов, как Рихтер!
— Разве мало прекрасных людей погибло в войну? — возразил Владимир и подумал об отце. — Нельзя так огульно, как ты это делаешь, отзываться обо всей книге только потому, что тебе не понравилось, как писатель поступил с героем. Поспешно и нелогично!
— Именно жизненная логика не дает ему права убивать Сергея, — возмущенно настаивала девушка. — Сергей — это все мы, и, победив, он должен был жить! А насчет логики — это еще вопрос, у кого из нас она сильнее. Я, например, последовательна и дорожу своим словом, — неожиданно заключила она.
— И я дорожу своим! — вспылил Володя.
— Что-то не видно! — вздернула голову Галинка.
— Плохо смотришь! — оскорбленно ответил Володя.
Они молча дошли до перекрестка улиц и, холодно кивнув друг другу, разошлись в разные стороны.
За эти две недели Владимир несколько раз порывался написать Галинке письмо, удерживало ложное самолюбие.
Наконец он все же отправился к Богачевым.
Дверь ему открыла Галинка. Видно, приход Володи застал ее врасплох. Она обрадовалась, но боялась это показать.
Володя начал сразу с главного:
— Я считаю себя виноватым, — сказал он, остановившись в коридоре и решив не идти дальше, пока не скажет всего. — Я был груб…
— Да ты иди, иди сюда, — потянула его за рукав Галинка, — это я виновата, вот и мама мне выговаривала…
— А как же тебе, гордячке, не выговаривать, — отозвалась Ольга Тимофеевна, выглянув из другой комнаты, — если ты сначала скажешь, а потом подумаешь… Она даже письмо извинительное писать тебе собиралась, — сообщила Ольга Тимофеевна.