Алый флаг Аквилонии Спасите наши души

Михайловский Александр Борисович

– Ты сказал, вождь, я делал, - сказала очаровательная начальница над женщинами.
– Мы всегда убивал этот вши, когда тепло, а зима они снова приходил. Я сказать тем, кто знает, как лечить болезнь, а он это делать. Но только скажи, что значит «обстричь наголо»?

– Наголо - это значит отрезать волосы совсем, чтобы голова стала как коленка, - пояснил Голованов.
– Вжик - и волос нет.

– Я понял, - кивнула Наталья, - голова как коленка нам не надо! Это некрасиво. Мы будем убивать этот вши совсем, чтобы ты не хотел делать нам вжик.

– В-третьих, - сказал главный командир, - необходимо начинать всерьез учить женщин русскому языку, чтобы наш единственный переводчик не разрывался в разные места. Ответственная - опять товарищ Наталья Чечкина-Монидис. А то бывает, хочешь сказать человеку добрые

слова, а он тебя не понимает.

– Женщины клан Трясогузка твой добрый слово поймет, только пока еще не говорит, - с серьезным видом ответила Наталья.
– Остальной тоже слово учить будет. Я об этом заботился.

– Хорошо, - кивнул капитан-лейтенант Голованов.
– И, наконец, четвертый пункт нашей программы. Завтра утром мы сходим к острову Самотраки и посмотрим, кто это жжет там костры по ночам. Если это местные занимаются какими-то своими делами, мы оставим их в покое, а если это очередные наши товарищи по несчастью, то будем их спасать. А сейчас расходимся, товарищи - поздно уже, а завтра будет новый день.

17 мая 3-го года Миссии. Пятница. 10:15. Окрестности Геркулесовых столбов, фрегат «Медуза».

Кандидат на гражданство и будущий медик Лидия Голубкина (15 лет)

Я всегда мечтала отправиться в плавание. Стоять на палубе, наблюдая, как от кормы разбегается пенистый след... Подставлять свои волосы вольному ветру, вдыхая воздух романтики и свободы... Наблюдать чаек, с криком носящихся за бортом, и любоваться бескрайней водной ширью... Воображать себя великим путешественником и первооткрывателем.

Но мои родители никогда не ездили на море, и вообще к подобным затеям относились довольно скептически, предпочитая передвигаться исключительно по суше. Это было связано с маминой фобией - она боялась всего, что связано с водой, так как в детстве едва не утонула. Ах, моя милая мамочка! Как же она, должно быть, страдает сейчас, думая, что я погибла... Если б я могла послать ей весточку, что у меня все хорошо! Все эти мысли меня страшно угнетают. Днем, когда полно забот и хлопот, а также новых впечатлений, еще ничего, а вот ночью я порой долго не могу уснуть, и все думаю о том, как переживают мои родители. Они, наверное, постоянно плачут, глядя на мою фотографию... И я по ним тоже сильно скучаю. Многое я бы отдала, чтобы хотя бы еще один раз обнять маму и папу...

Я знаю, что многие наши девочки тоже скучают по родителям. Иногда перед сном мы разговариваем, стараясь утешить друг друга. Рассказываем разные случаи из нашей прошлой жизни... Бывает, что и всплакнем вместе... И медленно, постепенно наше прошлое отпускает нас. И когда-нибудь, по прошествии времени, оно будет представляться нам каким-то сном - чем-то далеким, ненастоящим и призрачным. Оно уже не будет приносить боли. И, наверное, это будет хорошо, ведь, если постоянно жить одними воспоминаниями, недолго и с ума сойти. Впрочем, образы дорогих нам людей мы всегда будем носить в своем сердце...

Наша нынешняя жизнь, такая насыщенная и интересная, совершенно не оставляет времени, чтобы скучать и предаваться раздумьям. Каждый день несет какие-то сюрпризы. То, что я отправляюсь в плавание, повергло меня в такой восторг, что я и присесть не могла от радостного возбуждения, и постоянно обсуждала с подружками будущее путешествие. Сбудется моя мечта! О, этот вольный ветер... И наш корабль под парусом... Отдать швартовы, право руля, лево руля, полный вперед! Как романтично! Как чудесно и восхитительно! И, главное, мне предстояло быть не просто пассажиркой на этом корабле - нет, я отправлялась выполнять важную миссию, впрочем, как и все остальные. Это необыкновенное чувство - ощущать свою важность и нужность, действуя на благо нашего общества, ставшего моей новой родиной. Здесь, в этом обществе, вообще нет ни «пассажиров», ни «туристов». Каждый является важной и значимой частью, каждый занимается тем, что умеет и к чему лежит его душа. И мне это очень нравится. Здесь я не встречала «потерянных людей», мечущихся «в поиске себя» (а на самом деле маскирующими этими поисками свою лень и никчемность). Здесь все люди какие-то настоящие. Ну, то есть можно быть уверенной: какой человек снаружи, такой он и внутри. Там, в другом мире,

трудно было разглядеть в людях их внутреннюю суть. Там было много лжи и притворства... А ведь я об этом и не задумывалась, пока не попала сюда, в Каменный век... И теперь... теперь я счастлива. И ничего не могу с этим поделать - я счастлива, хоть моя жизнь и изменилась так бесповоротно. Я многое утратила, но и многое приобрела. Мне кажется, что за эти три с половиной месяца я повзрослела года на два... И однажды, задав себе вопрос: «А вернулась ли бы я назад, если бы мне вдруг это предложили?», я поняла, что затрудняюсь с ответом. Что было уже само по себе очень красноречиво...

Итак, вот оно, воплощение моей давней мечты: я на корабле. Мы плывем, по местным понятиям, на самый край света - там, в устье реки Дарданеллы, нас ждут очередные товарищи по несчастью, попаданцы-пропадан-цы. Эти люди желают присоединиться к Аквилонии, чтобы вместе отражать опасности этого мира.

Я стою на палубе, и ветер-шалунишка играет моей непослушной челкой, которая выбилась из прически... Да-да, мне пришлось собрать свою копну в конский хвост. Оказывается, очень неудобно ходить на ветру с распущенными волосами: они постоянно залепляют глаза и лохматятся. Я посмеялась про себя, отметив, что мыслила какими-то журнальными картинками.

Наше путешествие длится уже девять дней. Первые три дня мы с девчонками-медсестрами все дни проводили на палубе, потому что все тут нам было интересно. Команда корабля - это в основном девчонки-волчицы и полуафриканки, старше нас на два-три года, но есть и нашего возраста. Мужчина там только один, это командир корабля синьор Дамиано, и все слушаются его беспрекословно - у нас в школе никогда так не слушались учителей. Все они преисполнены гордостью от осознания важности своей задачи. Вечерами с теми из них, кто не на вахте, мы плотно общаемся, и они на вполне понятном русском языке рассказывают нам о своей прошлой жизни. Еще мы довольно близко познакомились с француженкой мадам Ванессой - старшей женой доктора Блохина, которая взялась опекать нас на правах более взрослой и опытной подруги. Она, как и мы, прибыла из цивилизованных времен, и в Аквилонии живет уже полтора года. Интересно слушать ее рассказы о том, с чего пошел тот или иной обычай...

Вообще, если дело не касается вопросов службы, атмосфера на корабле довольно дружеская и непринужденная. Иногда наши разговоры приобретают характер философских рассуждений... Местные девушки очень умны и любознательны, и родись они в цивилизованные времена, наверняка были бы круглыми отличницами. Все это для меня очень интересно, здорово и крайне познавательно. Правда, мы с девчонками еще немного дичимся и стесняемся, но мадам Ванесса говорит, что это скоро пройдет.

А в какой-то момент у меня возникло чувство, что подобное когда-то уже происходило со мной... этакое дежавю... И потом я поняла, откуда это ощущение: то, как мы проводили время, было похоже на эпизоды из старых фильмов, которые так нравились моей маме. В фильмах про Советский Союз - про то время, когда люди были друг другу братья, когда они не искали богатства и славы, и находили удовольствие в незатейливых развлечениях. Они ходили в походы... Они пели песни под гитару у костра... Они запросто знакомились на улице... Там, в ТОЙ жизни, эти фильмы казались мне наивными, а герои - слишком простодушными. Мне думалось, что такие люди не прижились бы в двадцать первом веке. Хотя они были очень симпатичными. Да и все, что их окружало, выглядело таким радостно-безмятежным, что порой мне даже хотелось оказаться в тех временах.

Рядом с нами, в соседнем помещении, живут четверо мужчин. Это летчики с того самолета, который занесло сюда чуть позже нашего. Трое из них довольно взрослые, за тридцатник, и лишь одному, по имени Геннадий, на вид лет двадцать пять. С нами они вели себя дружелюбно, но сдержанно - очевидно, мы в их глазах были еще детьми, которые в куколки играют. И нас это, по правде говоря, немного задевало. Впрочем, никто из нас не признался бы в этом. «Фи, да они же мне все в папы годятся, кроме Гены!», - сказала бы любая из моих подруг, стоило бы ей только намекнуть на что-то такое... Но тут такой аргумент не работает. Мы уже успели убедиться, что в Аквилонии царят совершенно другие стандарты, нежели в нашем мире, и возраст мужчины здесь никакой особой роли не играет.