Алый король
Шрифт:
Ариман задержался перед стендом с изысканными латами бело-костяного цвета. Судя по гладкости очертаний доспеха, его изготовили эльдары; легионер чувствовал безмолвную, нестареющую ярость, запертую внутри брони. Кроваво-красный плюмаж шлема, сделанного в виде морды воющего призрака, свивался на одном из наплечников, как приготовившаяся к броску змея.
За другим плечом создания висело длинное трепещущее копье, а в окровавленной латной перчатке оно сжимало трехклинковое метательное оружие. Даже не прибегая к провидческому зрению, Азек догадался бы, что для связанного
— Что это за место?
— Напоминание о том, что не всем искателям знания суждено его найти, — ответила Темелуха.
Постучав по хрустальной панели посохом-хекой, Ариман ощутил, как сильно жаждет его смерти остервенелый дух внутри.
— У вас тут эльдар.
— Верно, — согласилась женщина. — Неупокоенный мститель, пожиратель душ из ранней эпохи Грехопадения. Эльдарские колдуны, хозяева этого существа, направили его сюда с приказом уничтожить Железный Окулюс. Они потерпели неудачу.
— Вы убили их?
— То, что живет в сем доспехе, никогда не сгинет по-настоящему.
Азек достаточно хорошо изучил мифологические циклы эльдаров и знал, что их боги-воины неизменно возвращаются в час нужды.
Наклонившись к прозрачной камере, он произнес:
— Твои сородичи вымирают, и тебе не спасти их.
Дух брони забился в оковах, но варп-чары тартарухов усмирили его неистовство.
В сопровождении Темелухи легионер направился по спирали к центру Серебряного Шатра. Одним глазом он приглядывал за товарищами, которые также двигались в глубь помещения.
С каждым его шагом обстановка вокруг менялась. Одни артефакты пропадали из виду, на их месте возникали другие.
Добравшись до центра храма, Ариман задержался перед закостенелыми останками орка с чудовищно раздутым черепом гидроцефала.
— Откуда у вас такие экспонаты?
Женщина переплела пальцы рук, держа их перед собой.
— Все тайны Серебряного Шатра неведомы даже нам. Моя предшественница считала, что Киаунг показывает нам объекты, извлеченные из тех областей Великого Океана, где прошлое сталкивается с грядущим. По ее словам, каждый посетитель увидит здесь что-то уникальное.
Легионер уловил ложь в ее словах, но времени на расспросы не осталось — они уже вошли в сердце храма.
Над ними возвышалась башня, которую Ариман рассматривал со ступеней. Из восьмиугольной шахты в ее центре струились дрожащие потоки радужного света. Ввысь уходила пара винтовых лестниц, переплетенных двойной спиралью: одна их прозрачного хрусталя, другая из обсидиана.
— Железный Окулюс ждет на вершине, — пояснила Темелуха. — Но по сдвоенным ступеням взойдем только ты и я.
— Мы пойдем одни?
— Так поступают все гости.
Азек оглянулся на собратьев по легиону, ёкаев и адептов-тартарухов в рясах. Воины знали, что делать, и Ариман не нашел причин возражать против того, чтобы в одиночку подняться к плененному оракулу.
Он кивнул Менкауре и Собеку. Практик ответил тем же; его мышцы чуть ли не гудели от едва сдерживаемого напряжения.
Подойдя к винтовым лестницам, Азек понял, что на них выгравированы золотые письмена. Но если начертания на платформе внизу ему почти не удалось разобрать, то этот текст сиял ярко, как люминофор, и читался с легкостью.
«Еще один отголосок Просперо».
На сей раз — напоминание о проспекте, что вел к Дворцу Мудрости в сердце погибшей Тизки. На мраморных плитах той улицы были вырезаны афоризмы самых прославленных участников Великого крестового похода.
Первая хрустальная ступень гласила: «Чем выше мы стоим, тем скромнее должны ходить» [26] .
Прочтя надпись на ее обсидиановой соседке, легионер невесело усмехнулся.
«Учась на ошибках других, мудрец исправляет собственные промахи» [27] .
26
Марк Туллий Цицерон, древнеримский политический деятель, оратор и философ.
27
Публий Сир, римский мимический поэт эпохи Цезаря и Августа (I в. н. э.)
— Выбери свой путь, Азек Ариман, — сказала Темелуха. — Но выбирай с умом.
Воин посмотрел вверх, на водопады разноцветного сияния.
И пошел по черной лестнице.
На каждой ступени его ждали новые глубокомысленные изречения. После четвертого шага Азек перестал изучать их — здесь для него не было ничего нового. В какой-то момент музей внизу скрылся из виду, но Ариман этого и ждал — он сразу заподозрил, что его ждет восхождение не только в буквальном, но и в переносном смысле.
Вокруг развернулось уходящее в бесконечность пространство, наполненное углами, неведомыми геометрам, и изгибами, формулу которых не определил бы ни один расчетчик. Азек стал центром обращения для триллиона галактик — горсточек алмазной пыли, растертых по бархату. Мимо них текли реки из света, рожденного на заре самого бытия.
Ариману открылась сокрытая суть Вселенной, тайный лик Творения. Некоторые называли его обителью богов, но Тысяча Сынов именовала это царство «эфиром». Оно было огромным и пустым, однако воин ощущал, что из-за пелены звезд его с рептильной холодностью оглядывают исполинские злобные разумы. Какой-нибудь язычник счел бы, что к нему обратилось божественное око, но не Азек. Уже нет.
Теперь его связывала с материальным миром только лестница, которая спускалась в невообразимые бездны и возносилась к головокружительным высотам. Ступени тоже не были настоящими в привычном понимании слова, но всё, что возможно постичь разумом, следовало относить к миру реального, несмотря на любые возражения со стороны законов физики.
Темелуха поднималась по хрустальной лестнице, и они с Азеком огибали друг друга, как танцоры, отзывающиеся первым нотам аккомпанемента.
«Или гладиаторы в самом начале боя насмерть».