Алый король
Шрифт:
— Знак Аматэрасу [37] ! — внезапно крикнул Менкаура из центра мандалы. На его губах и из раны в груди выступила ярко-алая пена. — Все вы! Сейчас же сотворите этот сигил!
Санахт попытался мысленно представить комплексные символы и соматические формы защитных чар Аматэрасу, но вой и невнятное брюзжание призраков, казалось, заполнили битым стеклом его разум.
Затем мечник ощутил в своем сознании присутствие адепта Корвидов: тот направлял товарища, как поступал со многими другими братьями в прежние десятилетия. Менкаура обучался
37
Аматэрасу Омиками — богиня-солнце, одно из главенствующих божеств всеяпонского пантеона синто.
Но даже его умений не хватило.
Войды обрушились на мандалу и разбили ее, вереща от упоения. Удар сбил Санахта с ног, фильтры его шлема забились под натиском зловонных ветров, смердящих порченой кровью.
Сакральное построение распалось. Теперь каждому воину приходилось биться в одиночку.
Но, хотя со жрецами войды расправились мгновенно, теперь им противостояли Легионес Астартес.
Практик, по-прежнему отрезанный от собратьев и запертый в собственной броне, неподвижностью напоминал статую. Чувствуя, что плотью Собека попировать не удастся, фантомы облетали его стороной. Хатхор Маат, возвышаясь над Менкаурой, пока что сдерживал призраков кружащимся ореолом биомантической энергии. Толбек, дав волю своему дару, скрылся в столпе ослепительного пламени.
Перерождение плоти все так же угрожало Тысяче Сынов, поэтому Магнус Красный не советовал воинам столь безудержно применять варп-способности.
Но разве у них имелся выбор?
Бормочущие призраки окружили Санахта подобно стае разъяренных акул, и он совершенно забыл о Сигиле Аматэрасу.
Монстры накрыли его волной полночно-черных когтей и леденящих теней, атакуя проворнее, чем любые иные враги на его памяти. Всякое их касание вонзалось в сердце морозным клинком, замедляло легионера, делало его уязвимым. Вскоре Санахт обнаружил, что бьется спиной к спине с Люцием; вполне естественно, что два мечника по призванию оказались рядом.
И тот, и другой вертелись в маленьком убойном круге, вынужденно полагаясь на спутника, которому не доверяли по-настоящему.
Но у них не осталось выбора.
— Твое желание исполнилось, — заметил Санахт.
— Какое желание?
— Найти врага, способного убить тебя.
Рубя и стегая войдов, Люций рассмеялся.
— Эти твари? Нет, меня прикончат не они.
Увидев в ауре союзника вспышку абсолютной уверенности, атенеец задумался о ее причинах.
Позже — гораздо позже — Санахт задастся вопросом, знал ли в тот момент Люций о ждущем его неизбывном проклятии.
«А если и знал, мог ли он что-либо изменить?»
Никто из них не погиб в тот день.
Сражаясь, мечники Третьего и Пятнадцатого показывали мастерство, какое последний раз видели многие тысячелетия назад, в схватках героев, враждовавших на стенах забытой Тровы. Если бы судьба распорядилась иначе и их легионы сохранили лояльность, своей отвагой воины заслужили бы место в легендах Империума.
Хатхор Маат пал на колени, Менкаура
И даже этого не хватало.
Варп-тени, будто стая воронов, окружили и повергли Хатхора Маата. Кусачий холод войдов безжалостно затушил пламя Толбека. Вихрь когтистых пятен мрака пробил оборону Санахта, вонзился ему под ребра и заморозил сердца. Мечник рухнул, словно утопая в бездонном источнике с ледяной водой.
Но никто из них не погиб в тот день.
Об этом позаботился Ариман.
Азек заключил нежданную сделку, и кровь, что едва высохла у него на губах, теперь отдавала горечью, но ее богатый вкус обещал многое. В тот же миг, как воин поклялся исполнить договор, пещера оракула исчезла, словно и не существовала никогда.
С определенной — реалистической — точки зрения, так оно и было.
Советник Магнуса испытал чувство стремительного снижения. Он мельком заметил расколотые выставочные стенды и торжествующее воинство тьмы, что осаждало его товарищей.
Легионеры сражались порознь, проигрывали и умирали.
Металлический пол рванулся навстречу Ариману, хотя тот понимал, что не падает ни в каком смысле слова. Он ощутил мрачное присутствие Железного Окулюса, подобное свинцовому грузу, который тянет утопающего к гибели.
Вместе они обрушились на пол храма с такой силой, что в нем возникло углубление. Стоя на коленях, Ариман с размаху опустил эбеновый посох на металл, и псионическая волна разметала темноту, как ветер — горстку мякины.
Покрытие зала растрескалось и вздыбилось от колоссальной, сейсмической мощи удара. Громадные плиты раскололись, словно промерзшее стекло, из разломов взмыли гейзеры эфирной энергии, лучащиеся звездным блеском. Под потолком они собрались в радужные облака.
Железный Окулюс, что замер на полу в центре воронки, напоминал святотатственного идола какой-то давно сгинувшей и никем неоплакиваемой империи. Запертое в этой жуткой темнице создание, именовавшее себя Афоргомоном, ждало приказов Азека.
Ариман кивнул, утверждая их соглашение:
— Давай.
По залу пронеслась буря, в завываниях которой звучали раскаты хохота. Она согнала клубящиеся тучи варпа к наклоненному саркофагу — показалось, что тот делает глубочайший бесконечный вдох. Пока войды собирались с силами для новой атаки, грозный оракул «Торкветума» выдохнул.
Во все стороны от него ринулось потрескивающее разрядами кольцо чрезмерно яркого света, нимб божественного возмездия. Ни одна тень не могла укрыться от подобного сияния, и духи имматериума в мгновение ока рассыпались визжащим пеплом.
Смоляно-черный прах собрался в крошечные пылевые смерчи, тщась удержаться в измерении людей, но его время истекло. Мечник Люций стоял посреди тускнеющих силуэтов последних тварей, с отвратительным самодовольством наблюдая за тем, как рассеиваются призраки. Он вел себя так, словно в одиночку одолел всех войдов.
Расслабляясь, Азек выпустил воздух из легких и поднялся на ноги. Закрыв глаза, Псайкер направил восприятие вовне, чтобы проверить, уцелели ли его товарищи.
Все они находились в зале. Все выжили.