Амалия и Белое видение (с иллюстрациями)
Шрифт:
И опять дикая, странная версия происходящего стала прокручиваться в моей голове под звуки скрипок. Я поняла, что мне теперь просто придется уделить ей внимание. Даже при том, что моя версия совершенно не объясняла главного – зачем, почему мой противник все это делает? Каким его интересам, как он решил, угрожали англичане из Калькутты, даже если на самом деле они не угрожали ничему?
Что ж, как минимум благодаря Леонгу (и Ричарду Суну) я уже знаю, по какому пути идти не надо. Тоже результат.
Я улыбнулась улыбкой мудрого и хитрого человека. Враг задрожал бы, увидев эту улыбку.
Вспомнив
А я поехала в газету, узнать, заслужила ли я респектабельный гонорар.
…На лестнице, по которой я двинулась вверх, к логову великих журналистов, меня ждало прекрасное зрелище – танцующий полицейский.
Лайонелл Стайн, человек с седым ежиком волос, как юноша, вприпрыжку и зигзагом двигался по ступенькам вниз, еле касаясь их подошвами. Неплохо для его возраста. Теннис? Футбол? Охота на тигров?
Сухой приятный щелк его кожаных подметок наводил также на иные мысли – например, что нам в кабаре неплохо было бы найти постоянного степ-дансера, с тростью и соломенной шляпой.
– А, – чуть рассеянно устремил он на меня с верхней площадки прозрачные глаза. – Какой хороший день, госпожа де Соза.
И тут, под этим взглядом, я почувствовала, что надо ведь что-то говорить и делать. В конце концов, с этим человеком мы о чем-то беседовали и даже почти договорились: что Амалия де Соза против Британской империи – это смешно, что как только у меня мысли придут в порядок, я зайду к нему как к другу и начну обсуждать почетные условия капитуляции Элистера.
Но ситуация с тех пор несколько изменилась. И что мне делать теперь? Знает ли этот человек, что перед ним – доверенное лицо того, кто участвует в увольнении губернаторов и разрешении самых немыслимых кризисов? Стайн – заместитель начальника полиции города. Видимо, что-то про меня он знает. Ведь это он снимал с дежурства констеблей, устроивших себе посты возле моего офиса и дома. И что дальше? Какая глупая ситуация.
А он, все так же танцуя вниз по ступеням, уже был близко, совсем рядом со мной.
– Два-три дня, – сказала я ему, чтобы что-то сказать. – Мне надо еще два-три дня. А потом вы получите то, что я вам обещала.
Стайн удивился. Я с удовольствием наблюдала, как эти серые глаза становятся замкнуто-нейтральными, неподвижными.
– Я ведь обещала фокстрот, – напомнила я. И получила награду: стремительный бег сеточки морщин от углов глаз по всему лицу.
– Я обязательно приду к вам – о многом пора поговорить, – крикнула я уже ему в спину.
Он, не оборачиваясь, поднял вверх ладонь, как римлянин. И продолжил свой летящий спуск по лестнице.
За Стайном осталось облако несильного, но приятного мужского запаха – немножко табака, чуть-чуть хорошего мыла и одеколона, что-то еще очень военное.
С мстительным удовольствием я поняла: он не знает, что мне сказать.
Отлично.
Итак, рано или поздно мне пришлось бы подойти к этой ситуации вплотную: у меня есть два очень, очень странных друга в полиции. Один, Лайонелл Стайн, провозгласил себя таковым недавно, уговаривая меня прекратить заниматься ерундой. Второго, Тамби Джошуа, я считала другом с детских лет. С обоими надо всерьез говорить, потому что вопросов все больше, вот только привести мысли в порядок – и вперед. Может быть, это будет не через два-три дня, а гораздо раньше. А сначала – разобраться, как они оба себя вели во всей этой истории: тут много странностей. И затем – придумать, как вытащить их из здания полиции и вообще сделать так, чтобы разговор прошел на моей территории, на моих условиях, так, как я хочу.
Я задумалась, удивилась множеству пришедших в голову неожиданных мыслей, затем продолжила путь в «Стрейтс Эхо» – оставалось три ступеньки.
– …Вы лишь частично поняли мой призыв к просвещенческой деятельности, госпожа де Соза, – Джордж Биланкин улыбался своей сладкой улыбкой. – Проще говоря, вам надо быть ближе к читателю. Писать тупыми, короткими фразами.
– А они не оттолкнут умных читателей? – успела вставить я.
– Их можно перемежать умными и длинными фразами, но пореже. Тогда лучшая часть читателей поймет, что ваша простота – это уступка иной части аудитории, менее утонченной. И от этого интеллектуальный читатель еще больше преисполнится уважением к себе. Но давайте скажем все же, что иной раз вы ведете беседу сама с собой, не ожидая понимания от прочих. Структура вашего очерка рыхлая, множество повторов, масса лишних эмоций, неясностей и досадных упущений.
Тео сидел на своем высоком табурете, как птица-носорог, с явным удовольствием поводя головой туда-сюда.
– Например, вы даже не написали, что вообще такое тайные общества – а именно организации, возникшие в Китае для свержения иноземной для китайцев маньчжурской династии. И что слово «триады» означает единство трех элементов, а именно…
– Боже мой, господин Биланкин, это здесь знает каждый ребенок!
Тут улыбка его стала просто нечеловечески широкой, не до ушей, а чуть ли не шире:
– Госпожа де Соза, если я упомяну официальную, но редко цитируемую статистику, согласно которой больше тысячи белых обитателей Стрейтс-Сеттльментс вообще неграмотны, включая 475 женщин, а вы об этом кому-нибудь расскажете, то у меня будут неприятности…
– Неграмотные не читают газет…
– Да и остальные считают за доблесть успехи в спорте, а не… В общем, не всегда в колонии едут лучшие из жителей Британских островов. Но нам здесь, в газете, надо быть более дружественными к ним. А теперь приятное: я сам внес необходимые улучшения, и утром материал увидит свет. Прошу вас, продолжайте ваше творчество. Масса людей способны рассказать что угодно, но – устно, а перед листом бумаги останавливаются в ступоре.
…Из редакции на раскаленный асфальт Бич-стрит я вышла не в ступоре, а дрожа от бессилия перед редакторским произволом. Уж лучше бы это был произвол полицейский – тут я хоть знаю свои права. Он – лично – вносит необходимые улучшения? У меня – лишние эмоции? А он стоял в Ночь голодных духов на пустой улице перед храмом Богини милосердия?
Кого бы убить, подумала я, озираясь по сторонам. Или, вместо этого, утешить себя какой-нибудь приятной едой, типа щупальцев маленьких осьминогов в остром соусе? Но тут я представила в собственной руке палочки для еды и поняла, что окружающие окажутся в опасности.