Амелия

Филдинг Генри

Как только Бут ушел, чтобы встретиться с этим господином, Амелия с чрезвычайной решительностью взялась за дело. Она уложила не только свои скромные украшения и безделушки детей, но и большую часть своего скудного гардероба (поскольку из одежды у нее было только самое необходимое) и отправилась в наемной карете к тому процентщику, которого ей еще прежде рекомендовала миссис Аткинсон, и тот ссудил ее под залог деньгами.

Получив необходимую ей сумму, она, очень довольная, возвратилась домой и, по приходе мужа, с готовностью вручила ему все полученные ею деньги.

Бут до того обрадовался возможности уплатить свой долг Тренту, что не вполне отдал себе отчет в том, в каком

бедственном положении очутилась теперь его семья. Возможно, безоблачное выражение лица Амелии помогло ему заглушить эти мысли, но более всего этому содействовали уверения, полученные им от того самого важного господина, с которым он встретился только что в кофейне и который пообещал употребить все свое влияние, – по уверениям знакомых Буту младших офицеров, тоже перебивавшихся на половинном жалованье, весьма значительное, – чтобы помочь ему.

Он поделился этими отрадными новостями со своей женой, которая то ли была, то ли казалась ими весьма утешена. Теперь, взяв с собой деньги, он пошел расплатиться со своим другом Трентом, но на свою беду не застал его дома.

На обратном пути ему встретился его старый приятель лейтенант, который с благодарностью возвратил ему крону и стал уговаривать его распить по этому случаю бутылку вина. Он так горячо и настойчиво упрашивал его, что бедняга Бут, который не мог обычно в таких случаях устоять, сдался.

За бутылкой вина Бут рассказал своему приятелю о полученных им сегодня днем в кофейне обещаниях, чем весьма обрадовал старого джентльмена: «Насколько я слыхал, – сказал он, – это человек весьма влиятельный», однако тут же предупредил Бута, что, как говорят, этого важного господина надобно непременно подмазать, и еще не было случая, чтобы он без подмазки хотя бы пальцем пошевелил. Впрочем, важный господин и сам косвенно намекнул об этом Буту, заметив с лукавым глубокомыслием, что ему известно куда можно было бы с немалой выгодой поместить пятьдесят фунтов.

Бут ответил старому приятелю, что он охотно отдал бы небольшую сумму за такую услугу, будь у него эти деньги, но сейчас он лишен такой возможности, потому что кроме пятидесяти фунтов у него сейчас ни пенса за душой, а эти деньги он должен Тренту и намерен возвратить их завтра же утром.

– Вы, без сомнения, очень верно рассудили, что долг следует вернуть, – заявил старый джентльмен, – но, несомненно, при таких обстоятельствах любой человек, кроме разве самого отъявленного ростовщика, согласился бы подождать с возвращением долга, тем более, что и повременить-то, я убежден, понадобится совсем немного, ибо, если вы сунете этому важному господину требуемую сумму, вы тотчас получите офицерскую должность, а уж там я подскажу вам верный способ, как раздобыть деньги, чтобы рассчитаться с Трентом.

Старый джентльмен настойчиво убеждал Бута послушаться его совета и выставлял всевозможные доводы, какие только мог придумать, уверяя, что и сам в данных обстоятельствах поступил бы только так, а не иначе.

Бут долго не соглашался с мнением приятеля, но поскольку спорили они отнюдь не с сухими губами, вино в итоге сделало его более покладистым и тогда старому джентльмену удалось-таки добиться своего. Он настолько высоко ценил то ли Бута, то ли собственное мнение, а может быть, и то, и другое, что не пренебрег ни единой возможностью настоять на своем. Он даже попытался представить характер Трента в более благоприятном свете и отказался от половины того, что сам говорил о нем прежде. В заключение он даже вызвался успокоить на сей счет Трента и с этой целью повидать его на следующее утро.

Бедный Бут в конце концов уступил, хотя и крайне неохотно. Разумеется, знай он о Тренте столько же,

сколько читатель, никакие доводы на свете не склонили бы его последовать совету старого джентльмена.

Глава 5, содержащая еще больше полыни и прочих ингредиентов

На следующее утро Бут поделился с женой своими намерениями, и Амелия ответила, что не возьмет на себя смелости давать советы в деле, о котором ему куда лучше судить.

В то время как Бут пребывал в нерешительности, не зная, как поступить, явился Баунд и сказал, что был у Трента, но того не оказалось дома. Однако Баунд намеревался наведаться к нему еще раз и сказал, что не успокоится до тех пор, пока его не разыщет.

Буту неловко было признаться, что он все еще колеблется, доставляя тем самым своему другу столько хлопот, а посему он тотчас оделся, и они вдвоем отправились с визитом к ничтожному влиятельному лицу, которому Бут надеялся на этот раз выказать свое почтение самым действенным образом.

Баунд имел большую возможность познакомиться с принятыми в нынешние времена обычаями вести дела, нежели Бут, и посоветовал другу для начала дать, как говорится, на чай лакею влиятельного лица. Бут так и поступил, благодаря чему тот без всяких проволочек провел его к своему хозяину.

Влиятельный господин взял деньги не как пескарь, клюнувший на приманку, а как щука, заглатывающая несчастного пескаря в свою пасть. По правде сказать, таких молодчиков, как он, более всего пристало уподобить этой прожорливой рыбе, которая жиреет, поедая всех мелких речных обитателей. Упрятав в карман свою добычу, влиятельный господин пожал Буту руку и заверил его, что не упустит возможности оказать ему услугу и даст ему знать, как только представится благоприятный случай.

Здесь я на минуту остановлюсь, как, вероятно, поступит и мой доброжелательный читатель, ибо поистине лишь не знающее сострадания сердце не дрогнет при мысли о том, как эти жалкие гроши были собраны и как истрачены. Достойная семья, жена и дети человека, пролившего кровь на чужбине, служа своей родине, расстаются с последними крохами и обрекают себя на холод и голод, чтобы ублажить проходимца!

И если случится, что кто-то из моих сострадательных читателей и в самом деле знатен и обладает властью, – быть может, эта ужасная картина побудит его положить конец отвратительному обычаю, как принято теперь выражаться, с помощью которого шайке пиявок дозволено сосать кровь у храбрых и неимущих, у вдов и сирот.

Возвратясь домой, Бут застал у жены миссис Джеймс. Еще до прихода мужа Амелия ответила решительным отказом на приглашение миссис Джеймс отобедать у них завтра, но с появлением Бута гостья вновь принялась ее упрашивать и притом с такой настойчивостью, что Бут тоже присоединился к ее просьбам; будучи достаточно ревнив, он все же питал к полковнику настолько дружеские чувства и был настолько благодарен ему за прошлые услуги, что, отказываясь верить в двоедушие Джеймса и с готовностью откликаясь на попытки Амелии представить поведение полковника в как можно более благоприятном свете, Бут отвергал всякую мысль, будто его друг может питать дурные намерения. Очевидно, подобному умозаключению содействовали и недавние события, связанные с притязаниями милорда, ибо немыслимо, на мой взгляд, проявлять одинаково сильное чувство к двум различным предметам одновременно; наблюдение, я полагаю, одинаково справедливое как в отношении таких неистовых страстей, как ревность и гнев, так и применительно к столь нежному чувству, как любовь, которую один-единственный неотразимый предмет привлекает всю без остатка. В ответ на упрашивания Бута, Амелия сказала: