Америка глазами заблудшего туриста
Шрифт:
Вспомнился старый американский фильм «Три дня Кондора», Роберт Редфорд — главный герой. Его случайная подруга оказалась из этого района — Brooklyn Heights… В том приключенческом фильме Редфорд был хорош! События середины семидесятых годов, дождливый предрождественский Нью-Йорк…
Теперь и я здесь, жарким летом 93-го, в компании беженцев из бывшего СССР, с сумкой на плече… Сею рекламные листовки паршивой еврейской лавочки.
Выйдя из очередного дома, я оказался нос к носу с бригадиром. Все другие коллеги в этот момент где-то рыскали или отсиживались по соседним домам. Он проверил, сколько в моем портфеле осталось листовок, добавил мне и повёл к очередному дому. Дом был хороший. Мы вместе вошли в просторный, с большими
На втором этаже, воспользовавшись лифтом, я поднялся на последний этаж. Спускаясь с этажа на этаж, я оставлял рекламные листовки, где только было возможно. Квартир в этом доме оказалось немного. Вероятно, они были большими. Перед каждой входной дверью располагался прихожий тамбур, оборудованный по вкусу жильцов, а то и меблированный. Похоже, недавно в этом доме побывал почтальон, так как почти в каждой такой прихожей лежали пакеты с почтовой доставкой. Кроме почты, в этих прихожих жильцы оставляли немало личных вещей: обувь, зонтики, велосипеды. Они полагали, что посторонних здесь быть не может. Я делал своё дело тихо и не спеша. Был уверен, что при выходе из дома мне не избежать встречи с вахтёром, а затем, и с самим бригадиром. В одной такой прихожей среди газет и журналов я обнаружил новенький томик с очередными фантазиями Стивена Кинга, доставленный из книжного магазина. Я взял книгу, полистал, вспомнил наставника Володю и Оноду, с его увещеваниями о вездесущем Сатане и соблазнах. Вложил в книгу свою рекламу и оставил на прежнем месте.
Моё воздержание оказалось очень своевременным. Внизу, на выходе, ситуация оказалась сложнее, чем я ожидал. Вахтёр в беспокойном одиночестве топтался у двери, дабы не пропустить меня. Я понял это по его реакции, когда он, наконец, дождался меня. Видно, что он, бедняга, переволновался. И теперь ему хотелось высказать всё, что у него накипело.
Начал с того, что двери заперты, и мне не уйти. Далее последовали угрозы, упрёки. Затем, слёзное повествование о том, как он ценит эту работу, и какие неприятности у него могут быть из-за того, что он пропустил меня в дом. Я искренне выразил понимание его беспокойства и заверил в том, что меня никто не видел в доме. И я ничего плохого не сделал. Старался, как мог, успокоить его. Показал свои листовки… В ответ на мои объяснения, он вдруг, спросил, откуда я здесь взялся с таким акцентом? Я признался, что мною управляет рука Москвы. А он охотно сообщил, что он румын, и у него большая семья. Я уж подумал, сейчас мы обнимем друг друга на прощанье и разбежимся. Но нет, мой румынский товарищ всё ещё сомневался во мне.
— Извини, товарищ, но я не могу просто так отпустить тебя, ибо неизвестно что ты натворил в доме и какие возможны последствия твоего непрошеного визита.
— Как же теперь быть? — кисло поинтересовался я.
— Я должен спросить супервайзера, — ответил румын и принялся набирать номер по телефону.
Было слышно, как он докладывал кому-то о пойманном, с которым, не знает, что делать. Насколько я догадался, его босс не обрадовался такому сообщению и, видимо, отчитал бедного румына. После телефонного разговора настроение у того совсем испортилось. Он начал хныкать о том, какой он добрый, что до сих пор не вызвал полицию. И к тому же, супервайзер рассердился, что его беспокоят в субботу. Последний, вероятно, жил где-то рядом, ибо, спустя минут десять, он уже прибыл на место происшествия.
— Ты? — спросил он, внимательно рассматривая меня.
— Да, я.
— Как проник в дом?
— Пока мой коллега разговаривал с вашим человеком, я незаметно прошёл.
— Как долго ты пробыл в доме и что там делал?
— Я всего лишь оставил для ваших жильцов рекламу, — открыл я свой портфель и показал содержимое.
Убедившись, что ничего кроме листовок в моём портфеле нет, он взглянул на меня повнимательней, видимо, оценивая степень моей общественной опасности.
— Ты работаешь на них? — брезгливо взглянул он на листок с перечнем ковровых услуг.
— Да. Временно. Вынужден.
Возникла пауза.
— Зачем ты меня позвал сюда!? Почему не вызвал полицию? — обратился он к румынскому вахтёру.
— Я подумал, может не стоит поднимать шум? — неуверенно пояснил свои действия румын.
— Если ты считаешь, что он хороший парень и ничего серьёзного не случилось, тогда, какого чёрта ты меня вызвал?! — раздражительно заворчал начальник на бедного румына.
— Я решил сообщить тебе, чтобы вместе принять решение, — неуверенно ответил тот.
Похоже, им не хотелось поднимать излишний шум и признавать перед жильцами и работодателями допущенную ими оплошность. Они были бы рады замять этот случай, но сомневались: не натворил ли я чего в их доме? Кто-то должен был принять решение.
Старший по дому, чтобы как-то заполнить возникшую паузу, спросил:
— Ты понимаешь, что совершил преступление против частной собственности? И если мы вызовём полицию…
Я уже был уверен, что они не хотят привлекать, ни полицию, ни кого бы то ни было.
— Да, я понимаю, что вторгся в частный дом. Но мои намерения безвредны. Я лишь оставил по одному листику у каждой двери. Если бы я знал, что это так побеспокоит вас, то не делал бы этого.
Управдом слушал меня и внимательно рассматривал, гадал: не отпускают ли они коварного злодея, после визита, которого они будут иметь большие неприятности. Он еще раз взглянул на рекламную листовку, сложил ее и оставил себе.
— О.К. Иди отсюда, — вынес он приговор.
Я так и сделал.
Кое-как добегали этот день. Наш бригадир постоянно проявлял свое недовольство мной, моей фамилией, или тем, что меня не загребли из того дома в полицию? В ответ, я дал понять, что эта работа не представляет для меня никакой ценности, и ему не следует корчить из себя великого босса.
Когда, наконец, закончили, почти все работники отказались ехать рабочим микроавтобусом в сторону конторы, сославшись на проживание в Бруклине, разошлись по домам. Бригадир уехал один. Славке надо было куда-то в другую сторону, и я ушёл сам. Неторопливо побрёл в сторону ближайшей станции сабвэя.
Пройдя пешком несколько кварталов, я оказался в паршивеньком районе. Перед спуском на остановку сабвэя какая-то чёрная ханыжка попросила у меня (quater) четвертачок. Чтобы отвязаться, я ответил, что не знаю о чём она. Но она увязалась за мной и охотно разъяснила: что квотор это «твони файв» (twenty five) двадцать пять центов.
С первого дня своего пребывания здесь я слышу их «твони» вместо «твенти». На этот раз я поинтересовался: почему твони, а не твенти? В ответ на меня смотрели, как на чудака, совершенно не понимая вопроса. Она снова протянула руку и повторила вопрос.
— Сэр, просто дайте мне квотор. Пожалуйста…
— Слушай, дорогая! Я работал всю неделю на дерьмовой работе, а деньги получу только в понедельник. Так что извини.
Дорогая учла это обстоятельство, но не отстала.
— О.К, тогда дай мне дайм. Пожалуйста, сэр. (dime, т. е. 10 центов).