Америка глазами заблудшего туриста
Шрифт:
Прошло лет 7–8. И вот, на задворках Бруклина, в местах, куда сползаются русскоговорящие работники с целью подрядиться на случайную работёнку, я вижу Витю! Он, конечно же, узнал меня. Не скажу, что он сиял от радости, скорее наоборот — сконфузился. Одет он был по рабочему, при нём портфель с инструментом. Он как-то неловко начал с того, что зашёл сюда, чтобы забрать какого-то паренька-подсобника. Но это скорее всего были одесские понты. Мои расспросы о нём и наших общих знакомых не вызвали у него положительной реакции. Он лишь коротко и ворчливо упомянул о двух своих земляках, которых я знал. И перешёл к теме о своих бруклинских успехах, как мастера по укладке кафельной плитки… На благополучного жителя Бруклина он не был похож, поэтому я не стал ни о чём его расспрашивать. Да и
В этот день, мы с Сашей, после утомительных торгов и внутренних колебаний, всё же сдались какому-то латиносу за пять долларов в час на неопределённые работы, где-то в Мэнхэттэне. Когда он привёз нас на объект, то это оказался старый трехэтажный дом где-то в центре района Harlem. Если бы мы знали, что это, и где это — то вряд ли согласились бы на такие условия. Но коль уж приехали, то поинтересовались, что же от нас требуется? А хотел наш работодатель, чтобы мы очистили от хлама второй этаж, где после пожара, собирались сделать ремонт. Зрелище этого полу сгоревшего африканского наследия, кроме тошноты, ничего другого у меня не вызывало. Я предложил Саше пошабашить, не начиная. Он колебался. Неуверенно предложил поработать хотя бы часа три. Если бы не его поддержка, я бы не взялся за это дерьмо.
Наш работодатель выдал нам рабочие перчатки и указал на контейнер возле дома, куда следовало складывать весь хлам. Задача была до безобразия простой, грязной и местами невыносимо вонючей. Лишь благодаря взаимной поддержке, чувству юмора и человечному участию работодателя, мы, худо-бедно, подчистили этот зверинец. В этот день Саша пополнил свой словарный запас такими новыми словами, как drudgery, stench… (нудная черновая работа, вонь…) Он вылавливал из моих разговоров с работодателем наиболее сочно звучащие слова, а затем спрашивал их значение. Так он постигал английский язык.
Во время перерывов мы заходили в продовольственную лавку. Похоже, это было единственное функционирующее заведение в этом квартале. Судя по архитектуре, все дома в районе были уважительного возраста и добротного качества. Но на всём наблюдались разрушительные следы современных обитателей. Почти все окна выбиты и задраены фанерой. Стены домов снаружи и внутри расписаны уличными художниками. Ни деревьев, ни цветов. Тротуары, особенно у подъездов и у входа в продовольственную лавку, обильно заплеваны жевательными резинками, которые мерзко подлипают к подошве обуви. Казалось, что пожар был не в одном доме, а во всем Харлеме. Все улицы запущены и безжизненны, словно после недавнего артобстрела. Однако, к середине дня, из тёмных, казалось бы, нежилых домов, начали выползать, как тараканы, чёрные, чем-то недовольные афроамериканцы. Они сонно и бесцельно слонялись по улицам. На определенных углах, и особенно у продуктовой лавки, собирались группками. Перетирали какие-то свои делишки, исчезали где-то в подворотнях и снова выползали на улицу. Складывалось впечатление, что владельцы этих домов давно махнули рукой на собственность, и жизнь здесь шла по каким-то своим неписаным, чёрным законам, вмешиваться в которые было хлопотно и бесполезно. Чтобы навести элементарный санитарный порядок в этой части острова, необходимо интенсивное «хирургическое» вмешательство по отношению к гражданам, обитающим здесь… Запущенный и трудноизлечимый вопрос. Завези меня сюда с закрытыми глазами и дай взглянуть на этот уличный зверинец, я бы и не догадался, что это всего лишь в нескольких остановках метро от Центрального парка. Прогулявшись из одной части острова в другую, можно посетить два разных мира, точнее, две различные Америки.
По окончанию нашей работы, работодатель уплатил нам, как договаривались, добавил на транспортные расходы и мы ушли. Мы шагали по заброшенным улицам и отмечали, что выполненная нами сегодня работа по расчистке одного этажа — всего лишь капля в океане чёрного хаоса. На своём пешем пути мы лишь дважды встретили белых людей. Это были двое поляков, судя по рабочей одежде, оказавшихся здесь с той же целью, что и мы. И трое полицейских, увешанных полными
— Парни, у вас всё в порядке?
Возможно, они имели в виду наши головы. А я спросил их, на верном ли мы пути к станции метро?
На станции сабвэя мы почувствовали себя белым недоразумением на чужой территории. По мере продвижения поезда к центру острова, состав пассажиров светлел.
В связи с нашим скорым выездом из квартиры, хозяин начал поиски новых арендаторов. Предупредил нас, чтобы ко дню освобождения квартиры, мы вынесли всю свою мебель.
Весь этот бытовой скарб: диваны, журнальные столики, телевизоры, пылесосы и вентиляторы сносились с улиц Бруклина. Саша жаловался, припоминая, как тяжко они с Игорем обзаводились диванами. Один телевизор сюда притащил я, хотя в комнатах и на кухне уже стояли таковые. Я просто не мог оставить его на улице и допустить, чтобы утром приехали мусорщики и закинули вполне сносный, рабочий телевизор в утробу своего прожорливого специального грузовика.
В Бруклине существовали такие неписаные правила: если выставленный на улицу электробытовой прибор был ещё в рабочем состоянии и пригодный для дальнейшей эксплуатации, то этот факт обозначался наличием сетевого шнура. Если же громоздкий прибор, хотя и целый внешне, но без сетевого шнура — означало его нерабочее состояние и предупреждало от бесполезных перемещений тяжести.
Катаясь со Славкой на его просторном автомобиле по вечернему Бруклину, трудно было оставить без внимания беспризорный телевизор. Некоторые дары улицы можно было бы отправить на Украину, и этим скрасить бытность каким-нибудь пенсионерам, коварно обворованным бандой «народных» слуг. Но, к сожалению, бытовая электросеть в Америке существенно отличается от европейской. Вместо привычных для нас 220 вольт и 50 герц, здесь применяется 120 вольт и 60 герц. А это потребовало бы некоторую реконструкцию трансформатора. Более того, что до теле и видеотехники, то здесь наша бытовая несовместимость усугубляется ещё и разницей систем. Вместо наших европейских систем Secam и Pal, их телевизоры и видео работают в системе NTSC.
Готовясь к отъезду, надо было ограничиться одной сумкой, а со всем остальным имуществом расстаться. Я известил Юру и Славу о раздаче нажитого имущества, и они кое-что выбрали для себя.
Славка жаловался, что чёрные соседи открыли капот его автомобиля и спёрли аккумулятор. Он уже был готов купить новый, но дотащить такую тяжесть ему одному не под силу. Просил меня помочь.
В один из бездельных дней он зафрахтовал нас с Сашей на это дело, и мы подыскали в одной из многочисленных автомастерских на Coney Island, подержанный, но рабочий аккумулятор. Пока мы дотащили его до машины, в адрес тех, кто задал нам эту проблему, было послано столько проклятий, что они должны были почувствовать это, несмотря на разницу в языках.
Когда, наконец, установили аккумулятор, предприняли попытку оживить монстра. Но стоило нам включить общее бортовое питание, как все приборы стали работать в непредсказуемо хаотичном порядке. Включаешь радио, а работают стеклоочистители… Зажигание, — вообще не включается.
Понаблюдав за всем этим техническим хаосом, мы решили, что электронное управление в автомобиле пришло в состояние полного расстройства. Автомобиль обезумел и не поддавался управлению. Вынув из него аккумулятор и ещё кое-что, Славка махнул рукой на свое незаконнорожденное детище.
Жить нам с Сашей на этой квартире оставалось дней десять. Ещё не ведая, куда съедим отсюда, мы доживали август месяц в состоянии чемоданном. Улаживали отношения со своими друзьями-приятелями, прикупили Саше фотоаппарат, который обошёлся ему в 220 долларов, оплатили счета по коммунальным услугам. Занимались чем угодно, лишь бы не работать.
В один из дней я заехал в East River Park и посетил теннисный клуб, который много раз наблюдал с Вильямсбургского моста. Там было кортов восемь, с традиционным твёрдым покрытием, зелёного цвета. Я занял свободный корт и приступил к поискам доступного способа исполнения подачи. Но, спустя минут 15, ко мне обратился пожилой мужчина и спросил, не поиграю ли я с ним?