Америка глазами заблудшего туриста
Шрифт:
В конце одного из таких рабочих дней, когда мы загружали грузовой микроавтобус, вероятно, уже последнего в этот день покупателя, вопрос о моей дальнейшей «карьере» в этом бизнесе решился быстро и болезненно. Мы должны были отгрузить несколько чугунных труб разного диаметра.
Делали мы это всегда в определенном порядке. Сначала загружали трубы большего размера, а затем, трубы поменьше задвигали внутрь первых. Таким образом, компактно и рационально используя грузовое пространство автомобиля. Тот, кто заносил передний конец трубы, вставлял его в большую трубу, а который сзади, задвигал.
Когда я оказался спереди, я брался правой рукой в перчатке за край трубы, пальцами вовнутрь. Затем, вставлял меньшую трубу в большую, убирал свою руку, а мой напарник сзади, заталкивал трубу вовнутрь. Делали мы это быстро, почти машинально, меняясь местами. Я не думаю, что мой коллега сделал это умышленно, скорее, в спешке по неосторожности. Но при погрузке очередной чугунной трубы, не успел я полностью убрать свою руку, как тот сзади, на какую-то долю секунды, преждевременно двинул её вперед. Один палец моей правой руки оказался между торцами двух труб. Угодило по кончику безымянного пальца, точно по ногтю! Одновременно с горячей болью, я мысленно поблагодарил себя за перчатку и пожелал себе, чтобы повреждение не было серьёзным. Я от всей души выругался в адрес Опарыша, труб и всего этого вонючего хасидского склада, к которому у меня изначально не лежала душа. Ушёл в грязный туалет, где был умывальник. Место ушиба так пекло, что мне хотелось охладить свой раненый палец холодной водой. Зашибленное место быстро темнело, а боль усиливаться. Мякоть была повреждена не сильно, однако, боль беспокоила. Я надеялся, что кость не была повреждена, а уж боль и ноготь можно зализать.
Мои коллеги, мексиканец и Опарыш интересовались, как я там со своей травмой? Вместе осмотрели мой посиневший и припухший палец, но никто из нас не мог точно определить степень повреждения, особенно кости.
Пока мы вымыли руки и переоделись, о случившемся, узнали наши работодатели. Они оперативно проанализировали ситуацию, и спрогнозировали возможные осложнения, которые могу возникнуть, обратись я за медицинской помощью и укажи: где и как это случилось. Приказчику было поручено уладить отношения со мной. Тот смущенно посочувствовал мне и выразил надежду на благополучное и скорое выздоровление. Затем, он неловко объяснил мне, что коль в ближайшие дни, работы ожидается значительно меньше, то я могу завтра не выходить на работу. А спустя какое-то время, когда заживёт мой палец и оживится их бизнес, они позвонят мне и пригласят на работу. О моём телефонном номере он не спросил. Меня это не удивило. Мне вручили традиционный полтинник за отбытый рабочий день и распрощались со мной. Мои работодатели очень надеялись, что наши трудовые отношения не получат скандального продолжения.
Я ушёл от них с большим внутренним облегчением, с пульсирующей болью в травмированном пальце и языческой фигой, спрятанной в кармане моих шорт — символ свободы от доктрины еврейского превосходства. Знал, что не вернусь сюда, и эту маленькую травму воспринимал как естественный и своевременный сигнал к бегству из противной мне среды. Замахнись я на продолжение работы здесь до сентября, я мог бы потерять больше чем ноготь на одном пальце. Живым примером тому был мексиканец, заживо похоронивший себя на пыльном складе.
Каждый вечер после работы был маленьким праздником. Я просто наслаждался, смывая под душем складскую пыль и грязь и прочищая мозги и душу радио-джазом! А потная беготня за теннисным мячом, была подтверждением того, что я всё ещё жив, здоров, и остаюсь самим собой.
Однако, в этот вечер, на звонок Мэгги я ответил, что могу лишь подойти на площадку, но вряд ли смогу поиграть с ней.
Мы встретились в тот вечер и много говорили. Она рассказала мне, как важно для неё играть со мной в нашу теннисно подобную игру через верёвочку, после сидячей счётной работы за компьютером. А я рассказал ей, как я по-своему рад этой маленькой травме, послужившей мне уважительной причиной для прекращения этого ежедневного 10-ти часового мазохизма. Она успокаивала меня тем, что в Америке масса людей, которые большую часть своей жизни вынуждены безрадостно проводить на нелюбимых службах-работах.
А если ещё учесть, что многие вынуждены не только терпеть свою работу, как горькую необходимость, а и жить в окружении чужих людей, потому что это их семья! То я могу считать себя вполне счастливым человеком, хотя и с раненным пальцем.
Утром, как компенсация за разбитый палец и утраченную трудоспособность, я мог позволить себе выспаться, принять душ и спокойно угостить себя завтраком. Добавив к этому звуки музыки, я бодро соображал: чем полезным можно заняться, пока заживает палец.
Я давно собирался посетить (Social Security Office) контору социального обеспечения. В это утро я не видел никаких препятствий этому мероприятию. Прихватил свой паспорт и пошёл пешком.
Как мне объяснял Саша, ближайшая контора находилась в Бруклине на углу 13-й авеню и 59-й улицы. Найти нужное место было нетрудно. На безликой, пыльной 13-й авеню, рядом с указанным перекрёстком, я сразу заметил на тротуаре скопление людей, похожее на очередь. Приблизившись к ним, я убедился, что они здесь с той же целью, что и я. Занял очередь и стал покорно ждать.
Серое, одноэтажное здание, похожее на ангар, было огорожено металлической сеткой-забором. Входная калитка заперта. Только по скромной вывеске у входной двери и можно было определить, что это контора социального обеспечения. Жестяная табличка на воротах ограждения напоминала визитерам, что ломиться без приглашения чиновника не следует. По мере выхода посетителей из конторы, служащий впускал небольшими группами людей из очереди.
Место было неудобное и неприятное. Пространство для ожидающих приходилось на тротуар, между сеткой-ограждением и проезжей частью улицы. Солнце начинало припекать, движение транспорта становилось интенсивнее. Люди разных возрастов и национальностей терпеливо ожидали. Многие пришли с друзьями-переводчиками. Деваться было некуда. Я также терпеливо топтался под солнцем на пыльном тротуаре и медленно продвигался к входу.
Наконец, и я попал в офис. Внутри, прохладный кондиционированный воздух и полная звуковая изоляция. После шумной, пыльной улицы эта контора не могла не понравиться. При входе стоял указатель, куда рекомендовалось пройти посетителям. Проходя к месту ожидания, каждый получал от клерка номерок и анкету. Почти всё пространство было заставлено канцелярскими столами, за которыми заседали чиновники, занятые приёмом посетителей. Когда кто-то из служащих освобождался, дежурный на входе выпускал посетителя и объявлял очередной номер. Ожидающий с объявленным номером, проходил к освободившемуся чиновнику и решал с ним свои вопросы.
Большинство посетителей были с переводчиками, значит — иностранцы. Во время ожидания мы должны были изучить анкеты и заполнить их. По содержанию, эта анкета близка к той, что выдаются в посольстве при обращении за въездной визой. Но к этому добавился вопрос о местном адресе проживания.
Объявили мой номер, и я попал к серьёзной женщине среднего возраста, в очках. Она жестом пригласила меня присесть и предъявить ей паспорт и анкету. Просмотрела анкету, сравнила указанные данные с паспортными, а затем, едва подняв глаза от своих бумаг, спросила меня: