Америка о’кей
Шрифт:
— Результаты налицо (ох!). Вот он, полюбуйтесь, плод несовместимых хромосом. Стало быть, твой муж пронюхал, но почему тогда он тебя пощадил? Ведь закон для всех один.
— Не знаю. Может, потому что я сама ему все рассказала. Твой отец еще не был у власти. Ты его не знаешь, он не такой, каким тебе кажется.
— Он никогда не подпускал меня к себе.
И я не могу — у! — сказать, что он не прав.
— Теперь ты все знаешь, бедняга. Что поделаешь! Пропусти, я должна идти к твоему брату.
— К моему
— Это верно.
— А почему не он любимец моего (ох!) отца? Ты знаешь, что Эдуард больше, чем нас, любит чужого человека?
— Иоанна.
— Аббата Бостонского. Юного невинного красавчика (ай-ай-ай!), только о нем и думает.
Люди-ииииии!
Неожиданно в голове складывается четкий план действий.
— Подожди, мать, я с тобой: хочу поздороваться с братом.
Она колеблется.
— Ты тоже идешь? Может, не стоит?
Я улыбаюсь — надо думать (ихихи), тошнотворно приторной улыбкой.
— Увидишь, брат обрадуется мне. Он возвращается победителем. Значит, у него хорошее настроение.
— Смотри сам.
Мы идем вместе.
Хоть она и старая, я с трудом поспеваю за ней. Наконец мне удается с ней поравняться.
Эхехе, я ей улыбаюсь.
Затем с размаху (ух ты!) толкаю ее.
Мать проваливается, даже не вскрикнув. Поглощенная великолепной грудой мусора.
Ах — эхехе.
Я ковыляю (волочусь) к трону. Сажусь спиной к нему, на пол.
Окидываю взглядом разноцветное море мусора. А! Слова, прежде чем я успеваю подобрать их, сами собой приливают к моим губам:
— Старая шлюха! Надеюсь, эта прорва мусора осядет вместе с тобой до центра земли и еще глубже, где сплошная сырость и темнота. Здесь никто не умеет плакать. Никто не станет оплакивать твое исчезновение. Если Эдуард, нарушив закон, решил тебя пощадить, я восстановил справедливость. Теперь моя здоровая половина преобладает над гнилой. Остается поглядеть, какая половина здоровая, какая гнилая. Вперед! Достойно отметим возвращение аббата Гаррисбергского. Моего брата Георга.
Но ой, что это мокрое у меня на щеках?
Ах, друзья, я плачу.
Это слезы. Я плачу. Я умею плакать. Охохохохох. Оох! Аах! Ээх!
Я (у-у-у) укалываю себе палец.
Появляется капелька крови. Я смешиваю ее (ойойой!) со своими скупыми слезами.
Пусть они будут кровавыми.
10
Я слышу их.
Их ликование, песни, музыку (ух, кто же мне, в конце концов, объяснит, что такое лютня?).
Я вынужден мобилизовать все свои силы, призвать все свое мужество. Чтобы появиться на людях, да еще при таком стечении народа, впервые с тех пор, как я стал взрослым. Мужчиной.
Но мой (у!) успех — если я добьюсь его — должен быть только открытым (публичным). Полный успех.
Ээх!
Ах!
Кто-то идет. В военном комбинезоне. Сейчас я покажусь.
Опля — я загораживаю ему дорогу.
Военный резко останавливается. Э-э-э, это же полковник Эней, его-то мне и надо.
— Аббат Йоркский? Ричард?
Э-хе-хе.
— Только не говори, что я тебя напугал, полковник Эней.
— А я и не говорю, раз такое дело.
— Храбрый воин. Бесстрашный воин. Ну как европейский поход?
— Детские игрушки, — отвечает он, раскачиваясь на сильных ногах. (Да, друзья, ничего не скажешь, отличный экземпляр.) — Фактически мы не видали врага. Плевое дело, раз такое дело.
Я вытягиваю шею, пытаясь заглянуть ему в лицо.
— О, значит, ты заслужил генеральский чин, мой дорогой полковник Эней.
По его квадратной — фи! — физиономии пробегает тень замешательства (беспокойства).
А?
— Видишь, Ричард, я про это думал, да не знаю, тяну ли на генерала.
А-а-а.
— Говоришь, думал?
— Ага, частенько, раз такое дело.
— Эй, Эней, думать предоставь другим. Значит, не хочешь быть генералом?
— Ясно хочу, раз такое дело.
(Паук плетет основательную паутину, у-у, еще какую!)
— Или ты предпочитаешь по-прежнему ходить в подчиненных у генерала Ахилла, а?
— Раз такое дело, генерал Ахилл был в Европе на высоте. Он командовал запуском ракет: ни единого промаха, раз такое дело.
— У тебя бы не хуже получилось. Скажешь, нет?
Он соглашается не моргнув глазом:
— Так точно, раз такое дело.
Должен объяснить вам, что с полковником Энеем я знаком тысячу лет. Мы, можно сказать, друзья.
У нас уговор. С дальним прицелом. Я помогаю ему стать генералом, он мне — достигнуть.
А чего достигнуть — э, это ему незачем знать.
Ах, да я и сам не знаю.
В свое время у меня появилось дальновидное предчувствие. Эней мой должник — по причине, которую я объясню позже (ниже) и которая наконец-то дает мне возможность шантажировать его.
О-о-о-о-о, я медленно обхожу вокруг Энея. Опутывая его своей паутиной.
— Ты должен соблюдать наш уговор, полковник Эней. Полагаю, в Европе ты виделся со своим отцом. Как поживает барон Небраскский? Хорошо?
Эней еле слышно отвечает:
— Да.
— Раз такое дело. Небось он с трудом выкроил время повидаться с тобой, по горло занятый своей торговлей. Думаю, он еще больше разбогател. Говорят, Европа стала раем для бизнесменов. А если бы я шепнул папе (э-хе-хе), что барон Небраскский уцелел при ликвидации аристократии, что ему — живому — был воздвигнут величественный пантеон и что полковник Эней, вместо того чтобы ликвидировать своего отца, ай-ай-ай, помог ему бежать в Европу?