Америка о’кей
Шрифт:
О! О-о!
Сейчас слова должны быть беспощадно язвительными.
— Теоретически наш кардинал Марк, государственный секретарь, допустил оплошность, не выделив надежного сановника для контроля армии и ее действий. Таким образом, Георг был окружен исключительно офицерами, преданными ему. У, ни для кого из нас не секрет, что наша армия без ума от аббата Гаррисбергского.
Король.
Или лучше царь. Такое же краткое и роковое слово (о!), как «бог» (короткие слова, как и восклицания,
— Королем, — повторяет Георг, и под бескрайними сводами тронного зала долго не смолкает восторженное эхо. — Вот это да, жена!
— Черт, — вторит ему Анна.
Ахтыохты!
Шалишь!
Ишь ты!
Мне удается продолжить:
— Но, на наше счастье, один из старших офицеров генерального штаба может быть свидетелем постыдного сговора Георга с европейскими рабочими. Ценным свидетелем — в случае необходимости. Иными словами, если бы Георг был Ричардом.
У Марка (а-а-а!) дрожат губы.
— Так сказать, что ты хочешь этим сказать? Объясни.
Матфей швыряет шляпу на пол и топчет ее. В сердцах. Ах!
— Что это еще за история с королем? Нельзя ли поясней? Эй!
— Отвечай! — грохочет Лука.
— Кто ответит? — спрашиваю я елейным голосом. — Может, ты, брат? Не хочешь ответить?
— Разрази меня гром. Король? Я?
Я поднимаю голову (у-у!), чувствуя, как хрустят при этом шейные позвонки — вот-вот сломаются.
— Стать королем, — кричу я, — значит надеть золотую корону, усыпанную брильянтами, смести папу, кардиналов и всю церковь отказа!
Отец привлекает к себе Иоанна.
— Ммм. Верно, верно. Ммм.
Иоанн хмурится.
— Отлично. Папа приказывает арестовать и заключить в тюрьму аббата Гаррисбергского по обвинению в предательстве и ереси.
— Так сказать, стража, выполняйте! — распоряжается Марк.
Я спешу (ух!) помешать стражникам:
— Стойте! Вы с ума сошли! Анна, клянусь тебе, я буду защищать твоего мужа ценой собственной жизни!
Анна невозмутима. Такое впечатление, будто она никого не видит. Никого. Во!
— Ура, — лепечет она.
Матфей вцепляется мне в руку (у-у-у!). Он вынул из пасти сигару.
— О’кей, хромоногий, прочь отсюда!
Лука хватает меня за другую руку.
— Ступай в свои апартаменты!
Еще немного — о! — и они меня растерзают.
Я дрыгаю в воздухе короткой ногой (ой!), пытаясь вырваться. А-а-а-а-а!
Я кричу (у-у-у!):
— Это произвол, беззаконие, насилие, с которыми я не могу мириться! Вы не знаете, что такое воображение, и путаете его с действительностью. — (Эхвыух!) — Лука, я взываю к тебе как к великому инквизитору, поборнику правосудия.
— Правосудие свершится, обещаю тебе. Стража!
Стражники окружают Георга.
Ах! Я пытаюсь его обнять.
— Положись на меня, Георг. И ты тоже, Анна. Ты знаешь — почему.
— Чепуха, брат, — хорохорится Георг, уклоняясь от моих объятий и вверяя себя стражникам. — Разрази меня гром, терпеть не могу, когда ты лезешь ко мне с нежностями!
— Ммм.
Иоанн хлопает в ладоши, привлекая всеобщее внимание.
— Отлично. Праздник окончен.
Наконец-то (о!) я остаюсь один.
Я танцую импровизированный танец. Непристойный (раскорякой). Это от радости.
И-хи-хи!
О-хо-хо!
Гениальный план!
У, увидите! Увидите, кто такой Ричард!
Гоп-ца-ца, гоп-ца-ца, гоп-ца-ца!
13
Я отплясываю вовсю — у-ух! э-эх! — когда замечаю (обнаруживаю), что я не один в зале.
— Э!
Кто-то стоит у колонны.
О, да это женщина!
Молодая.
Но как она одета? А? Вместо балахона майка и брюки в обтяжку. Ух ты!
— О!
Очень красивая. Брюнетка. Ах, хороша, хотя рот маленький, большеносая, лоб не выпуклый.
— Э!
— Эй, ты умеешь говорить только «э» и «о»? А танец твой ничего, забавный.
О, она разговаривает!
Разговаривает как героини моих приключенческих книг. У нее мелодичный низкочастотный голос, бойкая (непринужденная) речь.
— А ты кто такая?
— Мария.
Она смотрит по сторонам скорее с любопытством, чем с восхищением.
— Это и есть знаменитый папский дворец? Неплохо. Чем-то напоминает Зимний.
— Зимний? — (Гм.)
— Ну да. Зимний дворец в Петербурге. Только не мешало бы побелить.
— Меня зовут Ричард. — Я не могу справиться с волнением. — Одну минутку!
У, теперь я осознал исключительность сложившейся ситуации! Грандиозно! О-о!
— А тебе не страшно на меня смотреть? Не противно?
Мария улыбается.
— Что у тебя с ногой?
— (Ой!) Она у меня от рождения такая.
Мария покачивает головой. Поджимает губы — дескать, жаль.
— Акушер виноват, — уверенно заключает она. — Наверняка тащил тебя щипцами.
Мария.
О, она восхитительна — первый раз в жизни вижу такую!
И подходит совсем близко. О-о!
— А еще я чуточку горбат.
Чуточку! У-у!
Она смеется. Можно подумать, что ее смешит мой горб. Что он ей (ей-ей!) нравится: этакая симпатичная деталь.
Важная?
Внушительная?
Величественная?
— Горб приносит счастье, ты не знал? Дай потрогать.
О’кей, пусть потрогает, если охота.
— Горбок, а горбок, — напевает она, — подай денег в оброк.