Америка off…
Шрифт:
— Что? Попрятались, сукины дети! — громко вопрошал время от времени капрал, воинственно размахивая слегка початой бутылью, взятой с собой в номера, а свободной рукой норовя провести ковровое бомбометание по обширным площадям сдобной податливой плоти. — А ну, выходи на смертный бой!..
Словно в ответ на его призыв где-то вдалеке хлопнул выстрел, негромкий и больше смахивающий на звук открывшейся бутылки с шампанским.
— О! — обратился капрал к спутнице, которая пьяно тянулась губами к его шее. — Никак твои земляки балуют?
В этот момент земля дрогнула и бешено затряслась, будто
— Землетрясение! — завопил капрал, пытаясь ухватить Роситу в охапку, чтобы утащить ее в безопасное место. — Чего стоишь, корова? Сама не видишь, что ли?..
Дорожка покрылась трещинами, которые на глазах превращались в пропасти, со дна которых поднимались красные отсветы… Дурочка Росита, не обращая внимания на бушующий вокруг катаклизм, продолжала тянуться к Роджеру своими пухлыми, ярко накрашенными губами и ворковать:
— Сэр!.. Проснитесь, сэр!..
Бэрринстон очумело сел на постели и оттолкнул Форстера, деликатно трясущего его за плечо.
— Какого черта, Линк? Такой сон не дал досмотреть, дубина!..
— Сэр! — Линкольн Форстер ни в какую не желал отступаться от командира, мечтающего сейчас только об одном: снова завалиться на скомканную постель и закрыть глаза… Вдруг красотка Росита все еще там ждет, а землетрясение давно кончилось? — Пойдемте со мной, сэр!
— В чем, в конце концов, дело? — Нет, Росите, похоже, придется сегодня обойтись без него. — Саддам Хусейн сбежал из-под стражи? Или Америка вернулась на своё место?..
— Нет, сэр. Стивенсон застрелился.
— Че-о-орт!!!
Рядовой Том Стивенсон стал сущим наказанием для капрала Бэрринстона сразу после его появления на базе «Гильгамеш».
Всегда и всюду встречаются такие горе-вояки, при одном взгляде на которых невольно задумываешься, почему тяга к пацифизму не обуяла еще всех без исключения землян, дабы подобные индивидуумы исчезли, наконец, без следа. Если наличие такого балласта в призывных армиях в общем-то объяснимо, то причины появления «ботаников» в армии профессиональной лежат уже за гранью разумения. И побочным эффектом чересчур назойливого прославления вооруженных сил во всех средствах массовой информации это не назовешь… Ладно, сами романтики из кожи вон лезут, чтобы правдами и неправдами попасть туда, куда им соваться категорически противопоказано. Но куда смотрят десятки серьезных и опытных людей — психологов, врачей и прочих, в обязанности которых как раз и входит отсев агнцев от козлищ? Козлищам этого никогда не понять…
Стивенсон прибыл с последним пополнением из Штатов, как раз перед роковым Днем независимости, вернее где-то месяца за полтора перед ним. Едва только увидев тощую долговязую фигуру, на которой мешком висел форменный камуфляж, на остальных новобранцах казавшийся второй кожей, Бэрринстон, еще не зная, что это чучело попадет в их взвод, испытал чувство, будто ступил босой ногой во что-то мягкое и, еще не осмотрев ступню, уже твердо знает, что это совсем не растаявший шоколад…
Будь у капрала, подписавшего уже третий свой контракт, меньше опыта, он тут же принялся бы бегать по инстанциям,
Не помогало ничего: ни муштра, ни задушевные беседы, ни корректные, в рамках устава, но недвусмысленные угрозы… Ботинки рядового Стивенсона всегда оказывались полузашнурованными, оружие — нечищеным, постель — заправленной так, будто на ней всю ночь резвилось стадо диких буйволов, сплошь испытывающих любовное томление… Нет, никто из сослуживцев не третировал новичка, понимая, что завтра или послезавтра всем вместе — в бой, но контакта с замкнутым и истеричным пареньком установить тоже никто не мог. Так и жили они — в одной казарме, но взвод отдельно, а рядовой Стивенсон — отдельно.
Бэрринстон с ужасом ждал того момента, когда взвод пошлют на боевое дежурство, и даже, к стыду своему, мечтал о том, чтобы какая-нибудь шальная пуля легонечко царапнула «ботаника» за какое-нибудь не слишком важное в хозяйстве место. Где там! Ранило, притом тяжело, троих из числа давно обстрелянных и едва ли не самых надежных солдат, но новобранец… Хотя отпетым трусом он себя тоже не показал. Так, серединка на половинку… Куда-то бежал, в кого-то стрелял, опустошив почти все магазины без особенного толку, что-то кричал, позабыв про связь… Оставалось надеяться, что суровая мужская жизнь, наконец, сделает сопляка мужчиной.
После памятной Катастрофы Стивенсон вообще захандрил…
Нет, тогда на многих известие о том, что их дом и все родственники сгинули в никуда по никому не понятной причине и, скорее всего, навсегда, подействовало как удар обухом по голове. Какие-то дни вообще все балансировало на грани коллапса, а «старикам», таким, как сам Бэрринстон, сержант Аткинс, лейтенант Фичи и многим-многим другим, засунув поглубже кошку, скребущую на душе, приходилось выбиваться из сил, чтобы грань эта не была перейдена.
В мирной жизни, возможно, дело закончилось бы бунтом, повальным дезертирством, а то и чем похуже, но шла война, и это обстоятельство, как ни странно, подействовало благотворно. Хуже стало, когда покатился под откос доллар…
И вот теперь этот самострел…
Как и все, за что брался, Стивенсон провалил и эту задачу, в решении которой военные, не испытывающие недостатка в средствах исполнения, обычно достигают бо-о-ольших успехов. К облегчению Роджера (к которому примешивалась и некоторая толика досады), он был жив!
Дело в том, что солдат не стал стрелять себе в голову, подобно большинству своих коллег. Возможно, побоялся или просто не догадался, каким образом можно это сделать из автоматической винтовки. Он поступил так, как и десятки тысяч его предшественников с самого момента изобретения огнестрельного оружия — просто разулся, наставил ствол в то место, где, по его мнению, находилось сердце, и нажал на спусковой крючок большим пальцем ноги. Слава всевышнему, он не решил использовать для этой цели пулемет!