Америка с чёрного хода
Шрифт:
Во второй половине дня мы тронулись на Кливленд, где нам предстояло заночевать. Ливерпуль, Лиссабон, Равенна – таковы были промежуточные этапы нашего пути. Но чтобы проехать через них, нам не пришлось заезжать ни в Англию, ни в Португалию, ни в Италию. Дорога до Кливленда отняла у нас всего два часа.
Внешне Кливленд напоминал Буффало и отчасти Питтсбург, объединяя в себе черты крупного портового и промышленного города. Кливленд служил перевалочным пунктом для огромного количества железной руды, потреблявшейся Питтсбургом и другими металлургическими центрами штатов Пенсильвания и Огайо. В то же время он и сам в большом количестве производил сталь, железо и чугун, занимался нефтеперегонкой, судостроением и машиностроением. Это самый большой город штата Огайо. Его население уже перевалило
Из Кливленда мы направились в Детройт.
Еще накануне мимо нас с ревом проносились грузовики-платформы, на которых стояли новенькие, сверкающие свежим лаком легковые автомобили. Теперь их встречалось еще больше. На каждом грузовике было по четыре машины. Первое в своей жизни путешествие сии совершали в качестве пассажиров. Автомобильные фабриканты спешно перебрасывали продукцию своих заводов, боясь упустить выгодную коммерческую конъюнктуру: во время войны, когда автомобильные заводы переключились на военное производство, спрос на легковые машины почти не удовлетворялся. В послевоенное время это сулило жирные барыши автомобильным фирмам и их «дилерам», низовым агентам по сбыту.
Расстояние между Кливлендом и Детройтом мы одолели менее чем за три часа. Шофер остановил машину возле отеля «Бук-Кадиллак», на вывеске которого был нарисован герб с короной, уточками и какими-то другими геральдическими выкрутасами. Как я узнал впоследствии, это был герб семьи Кадиллак, которой когда-то принадлежал отель. У подъезда я распрощался со своими спутниками, которые, не задерживаясь в Детройте, направились в Чикаго.
Еще в Вашингтоне я получил приглашение на торжественное заседание общества «Рашн рилиф» («Русская помощь»), которое должно было состояться в Детройте на следующий день после моего приезда.
Активист местного филиала общества, доктор Яблонский, которому я позвонил по телефону, любезно предложил показать мне город.
Часом позже я спустился в холл «Бук-Кадиллака». Меня сразу же кто-то окликнул и приветствовал по-русски, хотя и с явным иностранным акцентом. Это доктор Яблонский хотел показать, что он еще помнит язык, который хорошо знал до своей эмиграции из русской Польши. Но разговор по-русски стоил ему больших усилий, и мы скоро перешли на английский.
По своему внешнему виду Детройт, пожалуй, один из самых бесцветных городов США. Я имею в виду крупные города. В деловой части Детройта есть, конечно, неизбежные небоскребы, но очень мало таких зданий, которые представляли бы хоть какой-нибудь интерес с архитектурной точки зрения.
– Наши муниципальные отцы, – говорит доктор, живущий в Детройте больше десяти лет, – были слишком поглощены неблаговидными занятиями, чтобы уделять время внешнему виду и благоустройству города. Крупнейшие скандалы были и при демократах и при республиканцах. Все они брали взятки оптом и в розницу.
Детройт является центром самого черствого бизнеса, самой ожесточенной погони за прибылью. Характер города сказывается И на его общем виде. Растянувшийся вдоль Детройт-ривер город состоит по преимуществу из зданий, служащих для коммерческих или других деловых целей. Они расположены вперемешку с заводскими строениями, складами, гаражами. Преобладающий тип домов делового центра – однообразные железобетонные коробки, фронтоны которых покрыты вывесками фирм, контор и магазинов, а боковые стены – колоссальными рекламными надписями. Реклама забралась и на крыши зданий, днем и ночью твердя все об одном и том же: о производстве автомобилей, их продаже, покупке, ремонте, покраске, промывке, заправке и т.д. и т.п. Именно благодаря автомобильному бизнесу Детройт и вырос с такой быстротой. Куда в городе ни посмотришь, всюду одни и те же надписи: «Дженерал моторе», «Кадиллак», «Додж», «Форд», «Крайслер», «Шевроле», «Понтиак», «Паккард»…
На улицах грязно. Резкий ветер поднимает вихри черной, смешанной с сажей, пыли. Улицы заполнены машинами, по тротуарам торопливо снуют пешеходы. Не менее оживленны и водные коммуникации города – Детройт-ривер и Ривер-руж. По ним во всех направлениях курсируют пароходы, буксиры с баржами, катеры. Детройт-ривер, собственно, не «ривер» (река), а пролив между озерами Сен-Клэр и Эри.
Жилые районы Детройта, – я говорю не о кварталах фешенебельных особняков, вынесенных на берега озера Сен-Клэр, а о районах, населенных трудовым людом, – расположены в непосредственной близости от заводов и фабрик, рядом со окладами, между железнодорожными линиями. В этих безрадостных районах, не способных предоставить людям самых элементарных условий жизни, находит себе прибежище подавляющее большинство полуторамиллионного населения Детройта. Редкий город Америки так переуплотнен, как Детройт. Среди его многоплеменного населения сравнительно мало «стопроцентных американцев». Оно состоит главным образом из «неполноценных», то-есть иммигрантов из Европы, в первую очередь поляков.
Но тут, как и везде в Америке, хуже всего живется париям из париев – неграм. Составляя примерно одну десятую часть всего городского населения, они вынуждены ютиться в кварталах, занимающих только два процента его жилой площади. Трудно описать скученность, грязь и нищету, в которых приходится прозябать неграм. Когда мы проезжаем через негритянский район, доктор замечает:
– На предприятиях Форда, в близлежащем городке Дирборне, работают свыше четырнадцати тысяч негров, но им не разрешают селиться там. Все они живут в Детройте и ежедневно тратят массу времени, чтобы добраться до места работы и обратно. Муниципалитет Дирборяа вынес решение, гласящее, что «жители Дирборна не желают и ни при каких обстоятельствах не допустят» поселения там «цветных». Но дело, конечно, не столько в жителях, сколько в самом муниципалитете, в котором засели ставленники Форда. Впрочем, – добавляет он иронически, – для сотни «цветных» все-таки сделано исключение из этого правила: это – кухарки, лакеи и другая домашняя прислуга, живущая в нескольких богатых домах.
Доктор и сам относится к числу «неполноценных». Он с горечью повествует об унизительности положения, в которое американские расисты ставят подобных ему выходцев из Европы.
– Но не думайте, – говорит он, – что всем «чистокровным», «чистопородным» американцам живется намного лучше. Если они не более, чем простые рабочие у конвейера, то они те же парии.
Яблонский рассказывает об условиях труда и жизни рабочих автомобильной промышленности. Их реальная заработная плата из-за инфляции непрерывно снижается. Они трудятся в атмосфере постоянной слежки со стороны надсмотрщиков и шпиков. На шпионаж – для выявления «красных» и просто недовольных своим положением рабочих тратится куда больше средств, чем на охрану труда. Одна только фирма «Дженерал моторе компани» ежегодно тратит на заводскую полицию и шпиков около двух миллионов долларов. Кстати, слежка за рабочими не ограничивается пределами цехов, она продолжается и в рабочих кварталах.
Я спрашиваю, есть ли сейчас в Детройте безработные.
– О, множество! – восклицает доктор. – После окончания войны безработица не прекращается, и нет никакой надежды, что она когда-нибудь прекратится. Но никто, кроме самих безработных, этим не обеспокоен. Ни федеральные власти, ни муниципалитет палец о палец не ударяют, чтобы помочь безработным. А фабрикантам это просто выгодно. Когда Форда спросили, что может промышленность сделать для оказания помощи безработным ветеранам, он заявил: «Дело не в том, что может сделать промышленность для ветеранов, а в том, что ветераны могут сделать для промышленности».
Вот как ставит вопрос о демобилизованных молодой Генри Форд, возглавляющий сейчас «Форд моторс компани».
Через своих подставных лиц Форд и другие автомобильные короли фактически захватили господство в Детройте и во всем штате Мичиган. Верных защитников своих интересов они имеют и в Конгрессе. Но власть автомобильных магнатов далеко не всесильна. Им противостоят организованные детройтские пролетарии. Один лишь профсоюз автомобильных рабочих, входящий в Конгресс производственных профсоюзов (КПП), насчитывает около миллиона членов. Не все лидеры этого профсоюза проводят последовательную политику защиты интересов рабочего класса. Некоторые кз них, вроде Рейтера, предательски капитулируют перед монополиями. Но все же под напором рядовых членов союза они идут на массовые стачки, вынуждающие автомобильные фирмы соглашаться на частичные уступки.