Американец
Шрифт:
— В чем дело? — спросил Ньюмен. — Дома мадам де Сентре или ее нет?
Миссис Хлебс приблизилась, многозначительно на него глядя, и он заметил, что двумя пальцами она держит запечатанный конверт.
— Графиня оставила вам записку, сэр. Вот она, — и миссис Хлебс протянула конверт Ньюмену.
— Как оставила? Ее нет? Она уехала? — удивился он.
— Она уезжает, сэр. Уезжает из города, — пояснила миссис Хлебс.
— Уезжает! — воскликнул Ньюмен. — Что-нибудь случилось?
— Не мне говорить об этом, сэр, — опустила глаза миссис
— Что «будет»? Скажите, ради Бога! — потерял терпение Ньюмен. Он уже распечатал письмо, но продолжал допытываться: — Она еще здесь? Можно ее видеть?
— Она вряд ли ждет вас сегодня, сэр, — ответила старая служанка. — Она собирается ехать прямо сейчас.
— Куда?
— Во Флерьер.
— Во Флерьер? Но сейчас-то я могу пройти к ней?
Миссис Хлебс заколебалась было, но затем, стиснув руки, решилась.
— Я провожу вас, — сказала она. И повела его наверх.
На площадке лестницы она остановилась и вперила в Ньюмена печальный, суровый взор.
— Не будьте с ней строги, сэр, — проговорила она. — Мадам де Сентре совсем убита.
И она продолжала путь в комнаты графини. Встревоженный и сбитый с толку, Ньюмен следовал за ней. Миссис Хлебс открыла дверь, а Ньюмен отодвинул портьеру, закрывавшую глубокую дверную нишу. Посреди комнаты, одетая в дорожное платье, стояла мадам де Сентре, она была бледна как смерть. За ней у камина, разглядывая ногти, стоял Урбан де Беллегард, рядом с ним, утонув в кресле, сидела старая маркиза, немедленно впившаяся глазами в Ньюмена. Войдя, тот сразу ощутил, что здесь происходит нечто зловещее, им овладели страх и тревога, словно он услышал в ночной тишине леденящий душу крик. Ньюмен подошел к мадам де Сентре и схватил ее за руку.
— Что у вас происходит? — резко спросил он. — Что случилось?
Урбан де Беллегард посмотрел на него долгим взглядом, приблизился к креслу, в котором сидела старая маркиза, и оперся на его спинку. Внезапное вторжение Ньюмена со всей очевидностью застало мать и сына врасплох. Мадам де Сентре, оставаясь неподвижной, глядела прямо в глаза Ньюмену. Ему и раньше, когда она смотрела на него, казалось, что в ее глазах отражается вся ее душа, а сейчас этот взгляд был поистине бездонным. Она попала в беду, более патетической картины Ньюмен никогда еще не видел. У него перехватило горло, он уже собирался обрушиться на ее родных с гневными обвинениями, но мадам де Сентре, сжав его руку в своей, остановила этот порыв.
— Случилось нечто крайне серьезное, — проговорила она. — Я не могу стать вашей женой.
Ньюмен выпустил ее руку и перевел взгляд с нее на остальных.
— Почему? — стараясь говорить как можно спокойнее, спросил он. Мадам де Сентре попыталась улыбнуться, но попытка эта едва ли удалась.
— Спросите у моего брата, спросите у моей матери.
— Почему мадам де Сентре не может выйти за меня? — обратился Ньюмен к старшим Беллегардам.
Мадам де Беллегард не пошевелилась, но она была так же
— Это невозможно, — тихо сказал он.
— Этого не позволяют приличия, — поддержала его мать.
Ньюмен рассмеялся.
— Вы шутите! — воскликнул он.
— Сестра, у нас нет времени, вы опоздаете к поезду, — сказал маркиз.
— Помилуйте, он что, с ума сошел? — возмутился Ньюмен.
— Увы, вовсе нет, — проговорила мадам де Сентре. — Я уезжаю.
— Куда?
— В деревню, во Флерьер, мне надо побыть одной.
— Чтобы не видеть меня? — спросил Ньюмен.
— Сейчас я не могу встречаться с вами, — ответила графиня.
— Почему именно сейчас?
— Мне стыдно, — просто сказала мадам де Сентре.
Ньюмен повернулся к маркизу.
— Что вы с ней сделали? Что все это значит? — спросил он с прежней спокойной выдержкой, порожденной многолетней привычкой смотреть на жизнь легко. Он был взволнован, но волнение выражалось у него лишь в том, что он еще лучше владел собой, словно пловец, освободившийся от связывающей его одежды.
— Это значит, что я вынуждена отказаться от вас, — сказала мадам де Сентре. — Вот что это значит.
На ее лице было такое трагическое выражение, что сомневаться в справедливости ее слов не приходилось.
Глубоко потрясенный, Ньюмен не почувствовал, однако, на нее никакой обиды. Он был в смятении, в растерянности, и присутствие старой маркизы с сыном оскорбляло его взор, словно слепящий свет фонаря в руках у сторожа.
— Не могу ли я поговорить с вами наедине? — спросил он.
— Не надо. Это будет только мучительней. Я надеялась, что успею уехать, не увидев вас. Я вам все написала. Прощайте, — и она снова протянула ему руку.
Ньюмен спрятал руки в карманы.
— Я еду с вами, — сказал он.
Она коснулась его рукава.
— Исполните мою последнюю просьбу, — и при этих словах ее глаза, с мольбой устремленные на него, наполнились слезами. — Дайте мне уехать одной, уехать покойно, со спокойной душой. Нет, не со спокойной — с умершей. Дайте мне самой похоронить себя. Прощайте.
Запустив руку в волосы и медленно потирая голову, Ньюмен, сощурившись, переводил напряженный взгляд с мадам де Сентре на ее мать и брата. Губы его были плотно сжаты, в углах рта образовались складки, и от этого на первый взгляд могло показаться, будто он улыбается. Я уже отмечал, что в минуты волнения он еще лучше владел собой, и сейчас он мрачно проговорил, медленно и отчетливо:
— По всему видно, что вы изволили вмешаться, маркиз. Насколько я помню, вы обещали не вмешиваться. Я знаю, вы не любите меня, но это к делу не относится. Я поверил вашему обещанию не вмешиваться. Помнится, вы даже поклялись честью, что будете держаться в стороне. Вы изменили своему слову, маркиз?