Американка
Шрифт:
И они выбрали Биргитту Блументаль первой красавицей вселенной, Биргитта сама предложила эту игру: конкурс красоты, где результат был заранее известен, «так и в действительности бывает, заранее договариваются, кто выиграет». Биргитта Блументаль всплакнула на радостях, она сидела на краю кровати с красным полотенцем поперек груди и с бумажной короной на голове, а потом они все танцевали в темноте и рассказывали друг дружке свои тайны.
— Ну, ты знаешь, какие это тайны, — сказала Сандра безразлично. — Тобиас Форстрём ущипнул меня
Сандра рассмеялась, и Дорис тоже рассмеялась и снова подумала, что восхищается рассказами Сандры — не тем, о чем та рассказывает, а тем — как.
Потом они играли в «правда или нет», Сандре выпало поцеловаться в губы с Биргиттой Блументаль. То еще воспоминаньице: почувствовать язык зубрилы Биргитты Блументаль у себя во рту.
— Черт, — ругнулась Сандра на школьном дворе. И сплюнула. — Черт. Словно лесбиянка какая.
У Дорис внутри все похолодело: это что Сандра — про нее?
А потом они, продолжала Сандра таким же равнодушным и беспечным голосом, играли в убийцу и детектива.
У Дорис все снова похолодело внутри.
Но тут прозвенел звонок.
— Я должна… — Дорис заторопилась к дверям, почти побежала.
— Эй, Дорис! Да что случилось? — крикнула Сандра вслед Дорис. Та торопливо обернулась и вдруг увидела, или ей показалось, в глазах Сандры всю ту боль, словно у раненого зверя.
Дорогая, дорогая. Все возвращается. Мы все же будем вместе. Что случилось?
Ей следовало задать кучу вопросов, тогда, на школьном дворе. Но она этого не сделала. И Сандра уехала на Аланд, а Дорис осталась, и ей теперь предстояло выяснить все самой. Она это сделает. Она это сделала.
В конце октября Крысы учинили разгром в Стеклянном доме.
Несколько недель спустя умерла владелица дома. Но тогда Дорис уже была мертва. В первую субботу ноября Дорис взяла пистолет, который так и не отнесла после лета назад в сторожку Риты и Сольвейг, поднялась на скалу Лоре у озера Буле и выстрелила в себя.
В последнее время у Дорис все в жизни шло наперекосяк.
Все эти вопросы, которые требовали ответа и на которые она, не найдя, кому их задать, пыталась ответить сама.
Почему в бассейне не было воды?
У всех нормальных людей в бассейнах есть вода, верно?
С этого можно было начать и продолжать дальше в том же духе, как детектив-близнец, каким она когда-то была:
— Сандра, тот телефонный номер Хайнца-Гурта в Австрии, он никому не принадлежал.
— Я хочу сказать, его вообще не существовало, я знаю, потому что проверяла.
Вопрос о бассейне автоматически вел к другому:
— Лорелей Линдберг? Кто она на самом деле такая?
— Эта история с вертолетом, как все было на самом деле? Это правда?
И тогда начинали приходить на память другие истории. О кольце с рубином размером с ложку, который упал в бассейн и который Лорелей Линдберг велела искать Сандре.
А она этого не сделала.
Лорелей Линдберг сама спустилась в бассейн. Где в это время был Аландец, который был так сердит на Лорелей Линдберг, Аландец со своим ружьем?
А еще — карта Бенку. Дорис Флинкенберг начала подозревать кое-что связанное с этой картой. Что она не так невинна, как выглядит. Что она висит в сарае Бенку как предостережение: «это мне известно», как обращение.
Изображения того, чего не было на самом деле, — так охарактеризовала Никто Херман карты Бенку. «Но изображения как отражения чего-то». Значит, то, что на картах, не обязательно было правдой, не обязательно происходило в действительности.
Ну. Дорис Флинкенберг получила повод сомневаться, что все было именно так. После смерти американки… не осталось никакого изображения. Она лежала там, на дне. Дорис сама ее нашла.
Завернутую в пластиковый плащ. Этот ужасный плащ.
А теперь на карте Бенку было нечто другое. Перед тем как застрелиться, Дорис побывала там и проверила. Она мертва. Мертва.
Была ли это Лорелей Линдберг?
Где она была?
Все это оказалось потом в прощальном письме.
«…Про Хайнца-Гурта это была игра. Такое имечко. Счастливый пилот. Я его тоже нашла. В одном из ее блокнотов. Почти слово в слово. Нашла, когда стала внимательно читать и другие рассказы. Они передо мной сейчас. Отец и дочь замуровали мать в стену. Страшное преступление объединило их на много лет.
Я не знаю, что происходит. Но я не могу больше жить с этим. Да вдобавок еще много чего. Красный плащ, в котором нашли американку. ОН есть на фотографии в тумбочке Аландца. Девочки с мамой. И на маме этот плащ».
Это и еще многое другое написала Дорис в своем последнем письме. Но это было письмо не Сандре.
Сандре она не написала.
Но она приходила к дому на болоте, в последний раз.
Дом был пуст, так он выглядел, она вошла, открыв дверь запасным ключом, как делала всегда прежде. Нужно было лишь знать, где он лежал. И Дорис знала. Это было проще простого.
Она пришла к дому на болоте. Вошла внутрь, украдкой. У нее были с собой ботинки. Она оставила их на краю бассейна.
И вдруг услышала голос за спиной.
— В этом доме вечно кажется, будто бродит кто-то чужой.
И она пошла с Никто Херман по скалам на Втором мысу, в последний раз.
— Как поступить тому, кто носит страшную тайну? — спросила она Никто Херман, они стояли у моря, на веранде лодочного сарая, и смеялись.
— Броситься с ней в море. И утонуть. Страшную тайну трудно носить.